Визуально исторический центр Каира заметно отличается от нашей столицы. В сравнении с каирскими постройками даже самые плохонькие наши дома выглядят, как несокрушимые крепостные твердыни. Исламский Каир и Вуст эль-Балад, ставший центром города в конце XIX века, напоминают скорее небрежно порезанный на куски торт «Графские развалины». Между этими «кусками» протискиваются машины и пешеходы, мотоциклы и ослики. Разделение на проезжую часть и тротуар условно, и пешеходами оно постоянно оспаривается. Водители пешеходам не уступают.

Отойдя же чуть вглубь от протянутых между площадями улиц, начинаешь понимать, что русское «идти по улице» здесь неуместно. Идти можно только в улице, всё глубже погружаясь в этот муравейник и напрочь теряя чувство направления в паутине проулков ― вовсе не сквозных, кстати. Такое ощущение, что кварталы сначала построили и лишь потом наспех прорубили в них нити проходов, щелей, лазов.

Поистине, Каир идеален для паркура! Однако он почему-то здесь так и не привился...

Собственно, в таких вот кварталах-дольках со стихийными наростами этажей и протекает жизнь их обитателей. Всё необходимое: магазины, прачечная, заведения быстрого питания, интернет-кафе, аптека, врачебный кабинет, слесарная мастерская ― располагается на расстоянии 3-5 минут ходьбы. Впрочем, и эта прогулка излишня, поскольку можно спустить корзинку и попросить кого-нибудь из подростков купить все нужное. Несколько веков назад эти улицы запирались бы на ночь воротами ― сейчас их уже нет, однако и необходимости регулярно покидать скорлупу родного квартала, кроме как на работу, тоже нет.

Впрочем, для мужчин ― есть.

Представьте, что в центре Москвы, рядом с Красной площадью, в каждом дворе, каждом закоулке притаилось по уличному кафе с ценами от 5-7 рублей за чашку чая. Представьте также полную демократичность подобных мест: старое кафе похвастается тем, что в нем коротали вечера известные деятели культуры, политики, диссиденты, а новое активно изобретает собственные завлекательные истории. Подобное заведение станет перекрестком людей, мнений, слухов, новостей. Это и есть Вуст эль-Балад.

Арендованный подвальчик, дюжина пластмассовых столиков, телевизор на случай футбола ― вот и всё, что нужно для кофейни, где будут каждый вечер собираться несколько десятков людей, за курением шиши и потягиванием кофе завяжутся знакомства, сложатся дружба и неприязнь, обсудят новости и слухи. Временами проносится шепоток: «Облава!» ― и за минуту запруженная людьми, заставленная столиками улочка пустеет. Кофейня, как правило, имеет средства только на аренду площади полуподвальчиков, а не улицы ― полиция же смотрит на это сквозь пальцы, однако периодически демонстрирует положенное рвение.

Сеть таких народных кофеен охватывает весь Каир: разного возраста (от пары лет до нескольких веков), разного размера, разных расценок (но не более, чем в 2-3 раза), разного социального уровня: завсегдатаями одних кофеен являются жители ближайшего квартала, какую-то кофейню облюбовали адвокаты, какую-то ― журналисты. По слухам, свои кофейни есть даже у дворников, не говоря уже о различных государственных ведомствах ― те оборудовали себе закрытые элитные клубы. Иные кофейни складываются по идейному принципу: тут заседают либералы, вот тут ― богема, а вон там ― тоже либералы, но «неправильные».

Посещение кофеен становится у их завсегдатаев обязательным ритуалом ― неделя без общения в привычном кругу вызывает что-то вроде ломки, ощущения оторванности от реальной жизни, острой изоляции. Кофейня чётко демонстрирует репутацию своих завсегдатаев, ведь в зависимости от статуса им оказывают больше доверия и уделяют больше внимания. Таким образом, она действует как форум ― аккумулирует, фильтрует и распространяет информацию по горизонтали . И по вертикали, кстати, тоже, поскольку стукачи не дремлют ― а куда в наше время без стукачей?

Скрытая безработица

Объективно, Египет представляет собой сильнейшую страну Ближнего Востока. Ему удалось не только остановить аграрное перенаселение, но и развить промышленность и сельское хозяйство, создать систему образования, науку и боеспособную армию. Однако все эти достижения относятся скорее ко временам строительства Асуанской плотины, преемникам же Гамаля Абдель Насера, президентам Анвару Садату и Хосни Мубараку, не удалось обеспечить проведение дальнейшей модернизации.

Доходы Египта стало формировать ограниченное число статей: пошлины за пользование Суэцким каналом, заработки египетских гастарбайтеров в странах Персидского залива, поставки углеводородов, туризм и финансовая помощь стран Запада. Однако туристический сектор обеспечивает занятостью не более 15% трудовых ресурсов страны, в Заливе работает около 1,5 миллиона египтян; таким образом, большинство граждан оказались в состоянии безработицы. И не только явной.

«Сейчас покажу», — пояснил знакомый и подозвал ближайшего официанта. Мы находились именно в кафе, с кондиционером и безликой стерильностью, а не в такой кофейне, где проводит треть жизни обычный египтянин. Разница в цене ― примерно раз десять. После пары вопросов выяснилось, что официант доучивается на сельскохозяйственном факультете, а его заветная мечта ― держать магазинчик или такое вот заведение.

Скорее всего, таким же образом своё положение описал бы любой из обслуживающего персонала магазина или кафе. Современный Египет предоставляет ограниченные перспективы выпускнику образовательного учреждения, и у него нет другого выхода, кроме работы обслугой ― что в Дельте, что в туристической сфере, что в странах Залива. Вместе с тем, низкая должность в трудоизбыточных государственных учреждениях отличается от такой работы лишь социальными гарантиями, но и тут нет возможности для самореализации или хотя бы приличного заработка.

Для большинства населения размер зарплаты не зависит от приложенного труда, а уровень доходов ― от ответственности. И мечта о собственном бизнесе для официанта, таксиста, разносчика, мелкого клерка означает лишь возможность «стать башей»: не работать, не иметь над собой начальства и быть начальником над другими. Показательно популярное в таких кругах развлечение — «банкомат». В специальных заведениях посетитель организует своеобразный листопад из мелких купюр, осыпая ими местных музыкантов. Те же под оглушительную музыку прославляют «мецената», скандируя его имя: «йа баша Юсеф!», «йа баша Мустафа!».

Скрытая безработица, выражающаяся в неполной занятости, трудоизбыточности и использовании высококвалифицированных рабочей силы не по назначению, неизбежно ужесточает социальную стратификацию, формирующуюся теперь не только на основе клановой сплоченности, но и вокруг финансовых групп. Границы между социальными слоями практически непреодолимы и удивительно отчетливо очерчены: начиная от мест проведения досуга (студент полицейской академии вряд ли будет коротать вечера в тех же заведениях, что дети рабочих кварталов) и вплоть до внешности. Так, светлокожий полицейский, скорее всего, будет иметь более высокий социальный статус, нежели его смуглый коллега. И вовсе не из-за дискриминации по цвету кожи, а лишь потому, что полицейским низкого происхождения достанутся наиболее трудоемкие должностные обязанности: патрулирование, внешняя охрана объектов ― и тут стойкий загар неизбежен. Это находит своё отражение и в моде: популярность кремов для отбеливания кожи огромна, женщины стремятся всеми силами высветить лицо в надежде стать похожими на представительниц привилегированных слоев, не работающих под солнцем.

Коррупция и брак

Не будет сильной натяжкой сказать, что египтяне не очень пунктуальны и не страдают педантичностью, о чём весьма эмоционально отзывались в свое время советские специалисты. Но и в наши дни проникший на закрытый объект посторонний может весьма бесхитростно оправдываться: «Шёл, шёл ― а тут, оказывается, секретная военная база стоит!». Тем неожиданнее обнаружить в условиях всеобщего разгиль... презрения к инструкциям, что обычное жилое здание охраняется качественнее и старательнее, чем иные военные, государственные или промышленные объекты. Полное освещение как территории, так и открытого пространства за оградой, круглосуточное дежурство на вышках, двухметровые стены с колючей проволокой, вплотную обсаженные колючим же кустарником, несколько постов охраны, несколько ворот, строгие временные интервалы, сложная система получения пропуска ― это не тюрьма, не товарный склад, не психиатрическая клиника. Так охраняются женские университетские общежития.

Это точка, в которой неожиданно легко стираются сословные и религиозные различия. Придерживающиеся самых строгих исламских устоев богатые родители легко отпустят свою дочь-мусульманку в командировку в другой город, если та будет жить не в гостинице (в которую постороннему попасть более чем затруднительно), не в университетском общежитии (по мнению общественности, предпринятых мер недостаточно), а в обычном христианском колледже. Ведь охрана там подходит к своим обязанностям еще ревностнее.

Это то дело, в котором расхлябанный и ленивый служащий вдруг становится ревностным, внимательным и неподкупным поборником правил, не за страх, а за совесть исполняющим свои должностные обязанности. Чем же можно объяснить феномен подобного единодушия в раздробленном и коррумпированном обществе?

Полагая, что рыба гниет с головы, мы привыкли считать, что коррупция ― прерогатива государственных органов, сводя сложное явление лишь к симптомам: мошенничеству, посредничеству, подкупу и непотизму. Между тем, существует менее очевидная сфера, где коррупция не только процветает, но и издавна легализована. Речь идет об институте семьи и брака.

Вероятно, каждый, кто посещал Египет, не мог не заметить, насколько остра для местной молодежи проблема легализации личных отношений. Все это породило массу затейливых курьезов и мифов, традиционно объясняемых ссылками на «менталитет», «восточный характер», «традиционные ценности». На самом деле, в основе лежит установление шариата, требующее от бракосочетания, во-первых, согласия родителей невесты, во-вторых, оплаты за невесту, в-третьих, публичного характера заключения сделки. Если в светских странах подобные вещи расцениваются как условность, дань традиции, то в Египте неисполнение этих пунктов влечет за собой наказание: административную ответственность, общественное порицание и преследование со стороны родственников. Нетрудно заметить, что все эти условия, столь яростно и последовательно отстаиваемые всеми без исключения правящими кругами, преследуют ясную цель ― защита собственных экономических и политических интересов. В условиях стратифицированного общества брак заключается не между индивидами, но между стоящими за их спиной семьями, это союз, открывающий обоюдный доступ к скрупулезно подсчитываемым ресурсам каждой из сторон ― в том числе, к политическим связям. Соответственно, самостоятельное распоряжение своей личной жизнью воспринимается в качестве покушения на стратегические ресурсы клана.

Порядок и оппозиция

И здесь возникает вопрос, который существующая системная оппозиция, возможно, предпочла бы не поднимать, а именно ― насколько диктаторским являлся режим Хосни Мубарака?

Его 30-летнее правление вполне могло бы проходить под девизом «Стабильность и порядок». Взяв на внешнеполитической арене курс на вежливое неучастие в многочисленных военных авантюрах официальных союзников, во внутренней политике Мубарак занял пассивную позицию, став своеобразным волнорезом, защищающим систему распределения власти от размывания, но самоустранившись от активного вмешательства в проходящие в стране процессы. И принципиально важно понять, что он видел себя не защищавшим «богатых» от «бедных», «государство» от «народа», «капитал» от «пролетариев». Нет, речь шла о защите порядка от хаоса.

К кому может обратиться бедная мусульманка, узнав, что её дочь встречается с сыном высокопоставленного копта? Как муж, жена которого после очередных избиений вероломно сбежала к родителям, может восстановить положенный порядок? Что делать, если одногруппник вдруг заявил, что не верит в бога? Полиция, суд и психиатрические клиники (для особо непослушных) защищают право мужа на жену, право родителей на владение собственными детьми, право религиозной общины на своих членов, право старика на почтение молодёжи.

Государство подчинялось требованию общества защищать установленную Всевышним иерархию вещей. В этом ключевом требовании вдруг оказались солидарны и преданные сторонники режима, и непримиримые оппозиционеры, и демократы, и фашисты. И понимая всё это, уже не испытываешь когнитивного диссонанса, улавливая мелькающие порой разговоры:

...Борец за права женщин М. перестала посещать кофейню, почему? Ах да, она же вышла замуж за правозащитника Т., тот считает, что замужней женщине неприлично бывать в подобных местах. Кстати, теперь она носит хигаб.

...Уважаемый лидер оппозиционной партии, многажды смело критиковавший режим за коррупцию и авторитарность, настоятельно советует своим сторонником не голосовать за решение, предлагаемое юным и неопытным представителем партии А.

...Кстати, читали новую статью Х. о палестино-израильском конфликте? Это ту, где он призывает к признанию прав всех народов на суверенитет? Не, про суверенитет он пишет по-английски. А на арабском он пишет про непримиримую борьбу с сионизмом и создание палестинского государства на всей территории Палестины.

Согласно Конституции Арабской Республики Египет 1971 года, роль президента состоит в контроле над разделением властей и сохранением национального единства и социалистических завоеваний. Его главная задача ― гарантировать общественный порядок, что в условиях трайбализма означает обеспечение паритета действующих сил и поддержание статус-кво. И если отношение к клану Мубараков среди простых египтян оставалось однозначно негативным, то отношение к самому президенту было далеко от однозначности. Как выразился в начале девяностых Нагиб Махфуз, недемократична Конституция, хотя сам президент демократичен.

В 1987 году Компартия Египта была отстранена от участия в выборах и ушла в подполье. В этой ситуации примечательна позиция, занятая системной оппозицией. Принеся в том же 1987 году присягу Мубараку, «Братья-мусульмане» оказались в весьма выгодном положении, будучи оппозицией в глазах народа, опорой ― для египетских властей и давним партнёром ― для американских спецслужб, оставаясь при этом избавленными от груза социальной ответственности. Либеральные партии, призванные на роль оппозиции, также не остались обиженными: «Новый Вафд», «аль-Ахрар», «аль-Гад» и другие долгожители получили право выступать от имени молодёжи и быть «последней надеждой на демократические реформы» в глазах Запада. И случайно ли, что подъём молодежных движений совпал по времени с системным кризисом официальной оппозиции?

Знакомый, активист молодежного движения, накрывает на стол ― то есть застилает столик в кофейне газетой. В египетскую кофейню можно прийти со своей едой, дневать тут с утра до вечера, да и заночевать, кстати, при случае тоже. На газете фуль и таамия, дешево и сердито. Под моей лепешкой оказывается новость об очередном собрании старейшей либерально-демократической партии Египта ― газета, как выяснилось, партийная. «Знаешь, — кивает знакомый на фотографию в духе «Тайной вечери» с благообразными одухотворенными оппозиционерами, похожими на изрядно постаревших апостолов, — если я прорвусь к Мубараку, то он меня выслушает. Ясное дело, ничего не изменится, но он сможет и услышать, и поговорить. А эти ― нет».

Социальные сети и порядок

Стоит отметить, что частое посещение кофеен возможно только для тех, у кого есть свободное время. Ну и некоторые деньги, конечно, поэтому завсегдатаев нельзя назвать полностью безработными и уж тем более нищими. Тем не менее, кофейня ― подлинно народное место, говорят, даже сейчас бессменный глава оппозиционной партии Н. иногда в них бывает. Правда, привилегированные слои обустраивают себе специальные заведения ― и границей в этом случае становится отнюдь не цена.

Народные кофейни и гетто закрытых клубов ― не единственные социальные сети, хотя они наиболее заметны. Традиционный рынок ― сук ― охватывает ещё большую долю населения, в том числе, сельского. И если переворот 2011 года в Египте во многом порожден сложившимися на базе кофеен связями, то на счету традиционного ближневосточного сука такие трофеи, как проамериканский режим Мохаммеда Резы Пехлеви и создание Исламской республики. Однако помимо кофейни или рынка, есть и ещё одно место, ради которого египтянин регулярно покидает скорлупу своего квартала.

Фагр, зухр, аср, магриб, иша... Совершенный в мечети, каждый из этих намазов в 25-27 раз (тут мнения Абу Хурайры и бен Омара расходятся) ценнее, нежели в доме. Намаз восьми верующих вместе ценнее, чем молитва ста человек по отдельности. Товарищами постоянно посещающего мечеть становятся ангелы, которые будут помогать ему в делах, а соседом ― сам Аллах. Идти к мечети, видимо, лучше мелкими шажками или жить подальше, поскольку каждый шаг аннулирует один грех. Имеется особый бонус — «аминь ангелов» — который стирает все грехи. Если сорок дней подряд совершать без пропусков коллективную молитву, она освобождает от ада и лицемерия. Опоздание на коллективную молитву засчитывается за целую, более того, «солдат спит, а служба идет» — время сидения в мечети в ожидании намаза засчитывается за время намаза, а время сидения после намаза считается временем молитв ангелов за верующего! Впрочем, для женщин таких бонусов не предусмотрено, им предпочтительнее молиться у себя дома; из привилегий же — только шанс умереть при родах и стать таким образом шахидом.

Нетрудно догадаться, что подобная щедрость божественных промо-акций (а также то, что первым признаком мунафика-лицемера считается подозрительное желание молиться дома, в отрыве от коллектива), ну и щедрость более земного характера, в виде социальной помощи малоимущим, приносит свои плоды, делая мечеть универсальным центром общественной жизни по всему Египту, в том числе и сельской местности. Однако если в прошлом мечеть была на обочине политической жизни, то со смертью Насера многое изменилось.

Не обладая и долей фантастической харизмы предшественника или политическим весом группировки Али Сабри, да вдобавок проявив себя в ходе революции как трус, Садат не мог найти поддержку внутри страны. В связи с этим, он в очередной раз (в свое время был завербован абвером) пошел на сотрудничество с иностранными силами, решив вытеснить социализм посредством исламизации страны. В конечном итоге, это и стало причиной его гибели, однако плодом инфитаха ― открытия страны саудовскому капиталу ― стало миссионерство «нефтяной ветви ислама». Активное спонсорство исламизации Египта монархиями Залива, а тем паче возвращающиеся с заработков в Заливе египетские гастарбайтеры, за несколько лет из грязи поднявшиеся в нувориши, принесли с собой новую этику, новую культуру, новую моду. Новейшую версию изначального порядка вещей (разработано прямыми потомками Пророка, одобрено Всевышним, официальный дистрибьютор — «Саляфи & Co», пиратская версия подготовлена «Братьями-Мусульманами»).

Никаб из принадлежности бедноты и униформы дешевых проституток стал символом достатка, добропорядочности и благочестия. Хиджаб, ношение которого поначалу оплачивалось исламскими фондами, превратился для порядочной девушки в почти обязательный элемент одежды. Юбку до колен теперь могла себе позволить носить лишь представительница элиты, любая же иная женщина за это рисковала подвергнуться общественным санкциям, из которых натравливание соседских детей и пущенный в голову камень ― не самый жестокий вариант.

Быть коммунистом стало считаться неизмеримо худшим, нежели быть евреем или радикальным исламистом. Феминизм получил право на существование лишь при подчеркивании прогрессивной роли ислама в заботе о женщинах. Ну а «аль-Ихван аль-Муслимун» — «Братья-мусульмане» — из подпольных фашиствующих маргиналов превратились в респектабельных защитников морали, мучеников за общественную нравственность, скромно взявших под свою опеку государственные телеканалы, судебную систему... и школы.

Расспрашивая свободомыслящих борцов с режимом, что именно заставило их выступить против, довелось услышать много вариантов: отсутствие гласности, неразвитость демократии, Адам Смит говорил про важность свободного рынка, а свободного рынка в стране нет, аресты за критику режима... По глазам других, более сдержанных, было видно, что они знают цену того, что стоит на кону. Однако внятный ответ, чем персонально для него был нестерпим существовавший порядок, смогли дать лишь единицы. Что примечательно ― не включенные в организованные движения или покинувшие их.

«...У нас была обычная школа, без религиозного уклона. Как обучали? Как обычно: чтение, письмо, история... В классе был немой мальчик. Мы его не били, но постоянно травили, заставляли произнести шахаду — «Нет Бога кроме Аллаха, а Мохаммад ― Его Посланник». Он не мог, конечно, и мы дразнили его неверующим. Учителя нас за это поощряли. Хвалили за богобоязненность...

Мы тогда были детьми. Вины нет, тогда это было нормально, но сейчас все равно тяжело. Чем дальше, тем чаще вспоминается.

Это было неправильно.

Мы всё сделаем по-другому».

По этой теме читайте также: