Людмила Евгеньевна, позвольте принести мои соболезнования в связи с Вашим выступлением в Интернете. Простите, что они несколько запоздали (была некоторое время отлучена от Сети). Не касаюсь также интенсивно обсуждаемой работы г-на Мединского. Не имела чести быть с ним знакомой, зомбоящик, где якобы он постоянно мелькает, не смотрю с 1999 г., многочисленных работ (в том числе ни «Войны 1939-1945 гг.», ни докторской диссертации) не читала. По ознакомлении оставляю за собой право высказаться и по этому поводу.

Поэтому ограничусь двумя другими темами. Первая — о научной этике, она коротенькая. Меня поразила небрежная легкость оскорбления коллеги, а именно В.Д. Назарова, и не только из-за Вас самой.

Чувствую себя виноватой перед ним из-за того, что не настояла и даже не сделала попытки настоять на защите, когда сектор феодализма тогдашнего Института истории СССР рекомендовал одну из его работ к защите еще в конце 70-х — начале 80-х годов прошлого столетия. И еще потому, что крайне самонадеянно в 90-е годы отказалась от сотрудничества с ним при создании юбилейной истории Москвы. В качестве редактора первого тома обратилась к нему с просьбой написать раздел о Смуте. Он потребовал большего объема, чем можно было выделить на это, и значительно большего времени, чем нам было отведено. Сложное семейное положение, в котором я оказалась в 1991-1997 гг., перевесило интересы дела. И даже зная, какой он дотошный и знающий исследователь, вынуждена была отказаться от приглашения последовательного кунктатора. А из его текста могла бы органично вырасти еще одна работа, достойная защиты. В результате — моя довольно слабая глава и угрызения совести. Я благодарна Вам, что Вы дали мне повод публично извиниться перед ним.

Теперь и о Вашем отношении к Владиславу Дмитриевичу — «даже не кандидат». Можно возразить: «зато ученый, и к тому же известный». Ваш упрек свидетельствует о незнании его работ. Почитайте современную газетную прессу, где он мелькает не реже Вашего подопечного. Он прославился в свое время очень удачными по форме и весьма содержательными передачами о Смутном времени, кажется, по первому каналу радио, — весьма популярными у слушателей. Он соавтор ряда обобщающих обзоров по отечественной истории, издатель первого тома «Актов Российского государства» (два издания), включающих акты московских соборов и монастырей XV-XVI вв. Из «назаровского» семинара в РГАДА вышла плеяда талантливых и работящих ученых, благодаря которым современная отечественная история еще может называться наукой. Все они — люди с мировой известностью, и все, как один, «не кандидаты». Что же касается защиты кандидатской В.Д. Назаровым, то, да будет Вам известно, что он не захотел ввязываться в эту суету. Так же поступил и с докторской.

Довожу до Вашего сведения, что таких чудаков в советское, менее или вовсе непрагматичное время было достаточно. Назову одного из них — Ивана Александровича Голубцова, крупнейшего археографа, которому историки обязаны трехтомным фундаментальным изданием «Актов социально-экономической истории Северо-Восточной Руси XIV-XV вв.», блестящего знатока исторической географии, положившего немало усилий для создания исторического атласа России (благополучно похеренного небезызвестным А.Н. Сахаровым; Россия осталось единственной страной Европы, не имеющей научного исторического атласа: после «голубцовских» школьного атласа 40-х годов и академического к «Очеркам истории СССР» 50-х годов ничего не появилось). Л.В. Черепнину стоило многих трудов заставить Ивана Александровича защищаться по совокупности, когда ему был уже 81 год. Хотелось бы надеяться, что современное начальство Назарова, действительно ведущего специалиста по истории Смутного времени, сумеет и его уговорить совершить такой же подвиг — и в несколько более раннем возрасте.

Извините, не поняла, к кому из ученых Вы отнесли характеристику «чья научная квалификация изначально вызывает сомнение». К названным Вами по именам М.М. Крому, В.Д. Назарову и мне? Или к критикам Мединского, и в первую очередь А.Н. Лобину — глубокому знатоку военной истории такого сложного времени, как XVII век? Загляните в интернет, и Вам придется со мной согласиться. Пожалуй, стоило бы принести извинения оболганным Вами людям…

Завершая эту тему, считаю необходимым сказать Вам, что в Вашем бестактном выпаде против Назарова и лиц с сомнительной квалификацией вижу лишь неуклюжую попытку устранить «конкурента» по изучению Смуты (в год ее юбилея) и всего XVII столетия с тайной надеждой получения различных дивидендов — орденов, премий, приглашений на прием в Кремле, «куда иностранцев даже не пускали», и, соответственно, появления в «зомбоящике». Боюсь, для достижения искомой славы Вам следовало бы сидеть тихонько и ждать ответных милостей от своего подопечного. При его связях все это он, как это принято в наше время, мог бы обеспечить Вам, и не придавая делу скандальной окраски.

Вторая тема — записки иностранцев и моя «любовь» к ним. К сожалению, не могу приписать себе чести открытия этого вида источников. К ним обращались Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, Е.Е. Голубинский, многочисленные наши с Вами современники. (Уж не говорю о том, что и Вы прибегли к ним при характеристике самого религиозного царя России, при котором было учреждено патриаршество, — царя Федора Иоанновича. Но в данном случае я Вас вполне понимаю. Природная скромность не позволяет Вам всуе рекламировать собственные достижения!) Однако Вам, как «ведущему специалисту по истории России XVII в.», должны быть известны издания Н.Г. Устрялова «Состояние Российской державы и Великого княжества Московского» Жака Маржерета 1830 г. и «Сказания современников о Димитрии Самозванце» 1832 г. В дореволюционной России именно этот ученый, «весьма благонамеренный и верноподданный, но притом усердный и дотошный исследователь» (по мягкой оценке Н.Я. Эйдельмана), скорее патриот самодержавия, любезного сердцу многих россиян (кажется, и Вашему?), основал традицию издания «записок иностранцев». Как ни странно, эта традиция в СССР дожила до 1935 г, когда А.И. Малеин, переводчик «Записок о Московии» Сигизмунда Герберштейна, первым принявший приглашение стать «советским» академиком, опубликовал «Сказание Шлихтинга», и даже двумя изданиями. А это почище Штадена, который лишь добросовестно и отнюдь не стыдясь излагал свои подвиги в период опричнины — грабежи, обманы, убийства, в том числе и мирных женщин. Академик Б.Д. Греков пытался создать даже серию подобных публикаций и выступил редактором «Трактата о двух Сарматиях» Матвея Меховского и «Хроники Ливонии» Генриха Латвийского (простите, это далеко от изучаемого Вами XVII столетия и, вероятно, осталось незамеченным).

Изучению и изданию «записок иностранцев» положила конец пресловутая борьба с космополитизмом конца 40-х — начала 50-х годов ХХ в. Мне повезло поступить на истфак МГУ в период самой ожесточенной фазы этой борьбы в 1949 г. Константин Васильевич Базилевич был первым лектором по отечественной истории и блестящим оратором. Профессор МГУ, доктор исторических наук, он же был штатным лектором и в Высшей партийной школе, по брошюрам которого, выпущенным ВПШ, я с радостью готовилась к вступительным экзаменам. Но в 1949 г. он был обвинен в «преклонении перед иностранцами». И все только из-за того, что процитировал — и, разумеется, отнюдь не одобрительно — зверский план Штадена по умерщвлению царя и его сыновей. Неожиданная и сокрушительная «проработка» К.В. Базилевича на партсобрании истфака привела к инфаркту, и он скоропостижно умер. Его учитель Сергей Владимирович Бахрушин, серьезно пострадавший по сфабрикованному «платоновскому делу» рубежа 20—30-х годов, простудился на похоронах любимого ученика в феврале 1950 г., заболел воспалением легких и умер. Он должен был продолжить курс отечественной истории с конца XV в. Я очень ждала этих лекций, потому что уже оказалась знакома с одной из его работ по теме курсовой работы — статьей 1936 г. о крещении Руси, поразившей разнообразием материалов (кстати, и иностранных, хотя и не называвшихся «записками»). Нас, первокурсников, отправили в Институт истории АН СССР на Волхонку в почетный караул. Никогда не забуду лица этого человека, прекрасного и после смерти…

Если бы у Вас нашлось время посмотреть двухтомное издание Штадена (в особенности второй том), может быть, Вы поняли бы истоки моей «любви» к запискам иностранцев, один из коих — компаньон Ивана Грозного по убийствам царских соотечественников и сотрапезник опричников — спустя почти 500 лет оказался виновником, правда невольным, гибели двух замечательных и честных ученых. Надеюсь, Вам доводилось держать в руках их труды, хотя они и не посвящены специально Смуте...

Впрочем, Вас, кажется, интересует и предшествующее время. Вы, как представляется (если я ошибаюсь, примите мои извинения), относитесь к числу поклонниц политического гения Ивана Грозного, которого, по Вашим словам, «попросту оболгали Штаден и Шлихтинг»? Конечно, российскому имперско-мифологическому сознанию импонирует «расширение» Российского царства. Конечно, это был милостивый государь, заботившийся об устроении жизни своих «холопов» (от которого одни — «изменники» — бежали в Речь Посполитую, другие из любви к авантюрам отправлялись на Дон и в Сибирь). Большая же часть «творцов истории» оставалась на местах и благоденствовала (вероятно, русские писцовые книги конца XVI в. тоже лгут, сообщая о катастрофическом запустении деревень и исчезновении пахотных земель из-за сокращения числа земледельцев, особенно в Новгородской земле). И Смута возникла только из-за захватнических желаний своекорыстных западных соседей, а внутренний кризис, конечно, ни при чем. Старая песня, и даже не на новый лад.

Вернусь к запискам иностранцев и судьбам советских ученых. В эпоху борьбы с космополитизмом досталось и великому патриоту России — моему будущему научному руководителю Михаилу Николаевичу Тихомирову за его учебник по источниковедению 1940 г., где он рассказал о плодах пребывания и деятельности иностранных ученых в России в XVIII в. Однако эта сфера научного источниковедения возродилась (стоит только посмотреть посвященный этому виду источников библиографический справочник, созданный под руководством П.А. Зайончковского). Записки иностранцев читали, использовали с той или иной степенью критики и доверия. Если бы у Вас когда-нибудь был повод перелистать «Очерки русской культуры», подготовленные Лабораторией русской культуры исторического факультета МГУ, то Вы обнаружили бы частое обращение авторов серии к этому виду источников.

В постсоветской России начался бум переизданий подобных «записок», правда, несколько однобокий. В сферу владельцев издательств попали в первую очередь сочинения XVI-XVII вв., на которых можно было легко заработать. За пределами их внимания остались более ранние произведения — записки Рубрука, Жильбера де Ланнуа. В серию в пределах Университетской библиотеки начала 80-х годов ХХ в., к сожалению, организационно не оформленную, поступили предложения переиздания тех же сочинений. Этим во многом и определился состав публикаций, в подготовке которых участвовала и я. Однако «записки иностранцев», как, впрочем, и любой другой источник, нуждаются в комментарии и истолковании. Ваше хамское замечание об «исследователях первоисточников, повторяющих» за иностранцем «фантазии, созданные [тем] от скуки», свидетельствует о глухом невежестве, но об этом лучше написал А.Н. Лобин в статье «Пещерное источниковедение». Со своей стороны добавлю, что все письменные плоды человеческой деятельности субъективны. Для того чтобы извлечь из них, в том числе и из записок иностранцев, «рациональное зерно» и тем самым приблизиться к той действительности, которую они изображали (отображали), в силу субъективных особенностей искажая ее, нужно найти ту призму, через которую то или иное лицо видело эту действительность. И нужно искать и реконструировать несколько призм — в сферах государственной и религиозной принадлежности, уровня и характера обучения и образования, национальных и семейных традиций, психологических особенностей и личных качеств пишущей личности. Плюс к этому нужно учитывать случайные обстоятельства, которые сами по себе могли исказить восприятие действительности вне зависимости от предшествующих (скажем, закономерных) призм. Вы ограничиваетесь только одной — страхом иностранцев перед неожиданно и слишком быстро для них развивающимся государством. Эта призма использовалась начиная с середины XVI в., и этот фактор играл свою роль в восприятии чужого и воспоминаниях о нем. Однако роль его была разной — у дипломатов, купцов и авантюристов разного рода и сорта, которых с насиженного и родного места гнала алчность и страсть к наживе — любыми способами и любой ценой. К числу последних принадлежал и Генрих Штаден. И если он разрабатывал фантастические планы завоевания России, то вовсе не потому, что был идеологом подобных захватнических войн, а потому, что в своих личных грабительских и предпринимательских авантюрах потерпел в России фиаско. И в поисках новых источников дохода обращался к европейским королям, которые, как и российский царь, грезили о завоевании новых земель и даже «вселенной». Но это уже на другую тему.

Я же пишу по поводу Вашего выступления в интернете перед многотысячной, но далеко не всегда достаточно подготовленной аудиторией и в связи с последним обстоятельством хотела бы предостеречь Вас от добровольной роли очередного исторического «Герострата», закрывающего целое направление традиционного источниковедения. Не кажется ли Вам, что Вы идете в первых рядах тех, кто начинает очередную охоту на ведьм? Ваши высказывания вовсе не так безопасны, как Вы полагаете (или я слишком хорошо к Вам отношусь, предполагая наивность и невинность…? В таком случае — извините…). Теория враждебного окружения завистников и клеветников на Россию обрекает ее саму на отставание в культуре, технологии, к оттоку из страны ученых, и уже не только «точных наук». В 2012 г. вопрос стоит ребром: или историки научатся не только писать доносы, переписывать чужое, но и читать и точно интерпретировать источники, доступно излагать свои выводы, или наши соотечественники, пребывая в историческом неведении, вскоре окажутся на роли рабов даже не в банановой, а в нефтегазовой «республике» (не путать с галерами — одно место там уже занято, остальные забронированы). Что касается отставания в нашей с Вами научной области, то оно уже достигает парадоксальных размеров и смехотворных форм. Ваш единомышленник г-н Лавров, руководитель сектора по истории религии и церкви в Институте российской истории РАН, официальный оппонент на докторской защите В.Р. Мединского «Проблема объективности в освещении российской истории второй половины XV-XVII вв.», очевидно, перепутал историю с религией, утверждая, что первая — субъективна, т.е. и не наука вовсе. Какой бишь у нас на нашем российском дворе век? Очень похоже на XVI-й…

И последнее. Еще в 2001 г. тогдашний директор Института российской истории РАН чл.-корр. РАН А.Н. Сахаров, не выдержав критики своей деятельности, удалил меня из этого учреждения (за что и благодарю его каждый день работы в другом месте, а за эту возможность спокойно трудиться с благодарностью вспоминаю В.К. Волкова), разорил сектор феодализма (которым руководили некогда член-корр. АН СССР С.В. Бахрушин, акад. АН СССР Л.В. Черепнин, д.и.н А.А. Преображенский, д.и.н. Н.А. Горская), в результате чего многие сотрудники ушли из института, часть на пенсию, часть — в другие академические заведения. И вручил руководство сектором «ведущему специалисту по описанию и обозрению посольских книг» Н.М. Рогожину. Престиж сектора, да и Института, невелик. Ваше выступление, опасаюсь, отнюдь не будет способствовать подъему оного престижа. Поэтому мне, исходя из ностальгического чувства любви к прежнему заведению, очень жаль, что Вы и Ваши единомышленники, так легко и бездумно демонстрируя некомпетентность, бросаете тень и на это учреждение, и, более того, на историю как таковую. Кажется, довольно было одного Фоменко, чтобы в постсоветское время окончательно подорвать доверие к историкам, в первую очередь у технической «интеллигенции». А теперь еще и патронируемый Вами Мединский… Или, наоборот, Вы, руководимая Мединским? Тень Вашей деятельности падает и на меня, поскольку мы с Вами из одного цеха… И считаю, что своим публичным выступлением Вы оскорбили меня, родной мне по-прежнему институт и дело, которому служу по мере сил, — науке под названием история. Настоящее письмо — это вызов. И не только Вам, но и Вашим единомышленникам (хоть всем пятерым). К барьеру…