Вопрос о реальных масштабах насилия по отношению к представителям Русской православной церкви, имевшего место как в течение 1917 г., так и позднее — в первые месяцы и годы после Октябрьского переворота, все еще остается открытым. Историческая наука не дает на него однозначного и фундированного ответа, а серьезных попыток разрешить его в строго академическом ключе не предпринимается. Профессиональные историки, церковные исследователи, публицисты, журналисты и политики обычно ограничиваются упоминанием нескольких «расхожих» цифр, которые при близком рассмотрении оказываются ничем не подкрепленными, их первоисточники никак не идентифицируются.
Обнародованные сегодня мемуарные и историографические работы содержат противоречивые сведения относительно числа этих жертв, причем называемые в них цифры отличаются друг от друга порою в десятки, сотни, а то и тысячи раз. Так, с одной стороны, известный историк РПЦ Д. В. Поспеловский в одной из своих работ утверждал, что с июня 1918 по март 1921 г. погибло не менее 28 архиереев, 102 приходских священников и 154 диаконов[1], из чего можно сделать вывод, что, по мнению ученого, количество жертв среди священнослужителей в годы гражданской войны следует измерять сотнями[2]. С другой стороны, в литературе циркулирует гораздо более внушительная цифра: будто бы из 360 тыс. священнослужителей, трудившихся в РПЦ перед революцией, к концу 1919 г. в живых осталось всего 40 тыс. человек[3]. Иными словами, утверждается, что только за первые два года гражданской войны погибло около 320 тыс. священнослужителей. Заметим попутно, что эта цифра абсолютно недостоверна: официальная церковная статистика (ежегодные «Всеподданнейшие отчеты обер-прокурора Святейшего Синода по ведомству православного исповедания…», издававшиеся на протяжении многих лет перед революцией) свидетельствует, что количество священнослужителей РПЦ никогда не превышало 70 тыс. человек.
Нет смысла перечислять все существующие сегодня «промежуточные» версии числа жертв среди духовенства после 1917 г. Авторы, затрагивающие этот вопрос, как правило, высказывают необоснованные суждения: либо вводят в оборот собственную статистику, не называя источников и не раскрывая методику своих подсчетов; либо дают ложные ссылки на труднодоступные или несуществующие источники; либо опираются на предшествующие исследования, которые страдают одним из названых недостатков. Что касается наличия ложных ссылок, то таким примером может послужить одна из ранних работ известного историка М. Ю. Крапивина, в которой воспроизводится упоминавшийся выше тезис о якобы 320 тыс. погибших священнослужителях[4]. В качестве «доказательства» автор дает ссылку на Центральный государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства СССР: «Ф[онд] 470. Оп[ись] 2. Д[ела] 25–26, 170 и др.»[5] Однако обращение к указанным делам[6] показывает, что никаких подобных цифр в них нет, а ссылка поставлена произвольно.
В результате в информационном пространстве накапливаются и благополучно уживаются самые разные, как неправдоподобно маленькие, так и неправдоподобно большие цифры, которые открывают простор для всевозможных околонаучных спекуляций.
Прежде, чем сформулировать задачу настоящей публикации, необходимо напомнить, что духовенство РПЦ делилось на три большие группы: священнослужители (диаконы, протодиаконы, священники, протоиереи, протопресвитеры, епископы, архиепископы, митрополиты, патриарх), собственно монашествующие (черное духовенство, за вычетом епископов, архиепископов, митрополитов и патриарха), а также церковнослужители (псаломщики, пономари, дьячки, иподиаконы и т. д.). Объектом данного исследования будут только священнослужители. Именно эта группа, в силу своего общественного положения и культурно-образовательного уровня, понесла, надо полагать, наибольшие потери в годы гражданской войны. Вопрос о жертвах среди собственно монашествующих и церковнослужителей в работе затрагиваться не будет.
Также необходимо определиться с географическими рамками исследования. Напомним, что с 1917 г. на протяжении целого ряда лет на территории бывшей Российской империи возникали и исчезали различные административно-территориальные образования, почти непрерыв но появлялись, перемещались и растворялись границы. К началу 1920-х гг. указанный процесс затих. Оформившийся к этому времени (1922 г.) Союз Советских Социалистических Республик был несколько меньше Российской империи: некоторые ее части к этому времени стали независимыми государствами или вошли в состав сопредельных стран. До 1917 г. влияние РПЦ распространялось не только на традиционные русские области и «отколовшиеся» после революции территории империи (Финляндию, Польшу, Прибалтику и др.), но и отчасти на другие государства (Северную Америку, Японию, Корею и др.). Таким образом, по ходу изложения придется говорить, с одной стороны, о весьма широкой «зоне влияния» Церкви непосредственно перед 1917 г., а с другой стороны — о территории СССР образца декабря 1926 г. Географическое пространство, которое занимал Советский Союз в декабре 1926 г., в дальнейшем для краткости будет именоваться Территорией.
Наконец, последний терминологический нюанс. Под насильственной смертью в работе понимаются расстрелы по суду, расстрелы заложников, бессудные казни, стихийные расправы, убийства во время вооруженных столкновений. Этой категории противопоставляются те, кто умер «своей смертью» — от возраста, болезней, эпидемий, голода или бытовых несчастных случаев.
Итак, цель настоящей публикации — установить, сколько священнослужителей РПЦ погибло насильственной смертью на Территории с начала 1917 по конец 1926 г.
Общая идея подсчета такова. Выделяется особая группа — все жители Территории, которые с начала 1917 по конец 1926 г. хотя бы какое-то время находились в статусе священнослужителя РПЦ. В начале 1917 г. эта группа делилась на 2 подгруппы: А) тех, кто уже являлся священнослужителем Территории, и В) тех, кто станет священнослужителем Территории в период с начала 1917 по конец 1926 г. К концу 1926 г. та же группа людей делилась на 5 подгрупп: C) тех, кто является священнослужителем Территории, D) тех, кто оказался за пределами Территории в результате эмиграции, E) тех, кто, живя на Территории, снял с себя священный сан, F) тех, кто ушел из жизни естественным путем в пределах Территории, и Х) тех, кто пал жертвой революционного насилия на Территории. Последняя величина представляет основной интерес. Поскольку речь идет об одной и той же группе людей в разные моменты времени — в начале 1917 и в конце 1926 г. — то А + B = C + D + E + F + Х. В работе будут найдены примерные значений A, C, D и E, а также предложены верхняя оценка для B и нижняя оценка для F. Отсюда будет получена верхняя оценка для искомой величины Х.
Хотелось бы предостеречь читателя от слишком буквального восприятия фигурирующих в дальнейшем цифр. Разумеется, каждая из них дается с определенной погрешностью. Таким образом, итоговый результат будет всего лишь первым приближением изучаемой величины. Можно ли найти второе, третье приближение, используя предложенный метод? Вероятно, да. Однако, по-видимому, это потребует огромных усилий целого коллектива исследователей.
Итак, приступим к подсчету.
A. Найдем число тех, кто уже был священнослужителем на Территории к началу 1917 г. На протяжении многих лет перед революцией РПЦ ежегодно представляла детальный отчет о своей деятельности. Обычно он носил название «Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода по ведомству православного исповедания за … год». Единственное исключение составлял отчет за 1915 г., который именовался несколько иначе: «Обзор деятельности ведомства православного исповедания за 1915 год». Как правило, это были весьма увесистые, в несколько сот страниц, издания с подробным описанием всех основных событий церковной жизни за истекший год, большим количеством статистических таблиц и т. п. Увы, отчеты за 1916 и 1917 гг. не успели выйти в свет (очевидно, в связи с революционными событиями). По этой причине следует обратиться к отчетам за 1911–1915 гг.[7]. Из них можно почерпнуть сведения о численности протоиереев, священников, диаконов и протодиаконов (штатных и заштатных):
— в 1911 г. в РПЦ было 3341 протоиерей, 48 901 священник, 15 258 диаконов и протодиаконов;
— в 1912 г. — 3399 протоиереев, 49 141 священник, 15 248 диаконов и протодиаконов;
— в 1913 г. — 3412 протоиереев, 49 235 священников, 15 523 диакона и протодиакона;
— в 1914 г. — 3603 протоиерея, 49 631 священник, 15 694 диакона и протодиакона;
— в 1915 г. — 3679 протоиереев, 49 423 священника, 15 856 диаконов и протодиаконов.
Как видим, количество представителей каждой категории год от года почти не менялось, имея небольшую тенденцию к увеличению. Исходя из представленных данных, можно вычислить примерное количество священнослужителей к концу 1916 — началу 1917 г. Для этого к числу представителей каждой категории в последний (1915) год следует прибавить средний ежегодный «прирост», вычисленный по приведенным пяти годам:
3679 + (3679–3341): 4 = 3764 протоиерея;
49 423 + (49 423–48 901): 4 = 49 554 священника;
15 856 + (15 856–15 258): 4 = 16 006 диаконов и протодиаконов. Итого: 3764 + 49 554 + 16 006 = 69 324 человек.
Значит, к концу 1916 — началу 1917 г. в РПЦ насчитывалось 69 324 протоиерея, священника, диакона и протодиакона.
К ним необходимо прибавить представителей высшего духовенства — протопресвитеров, епископов, архиепископов и митрополитов (напомним, что патриарха в 1915 г., как и вообще на протяжении двух столетий до конца 1917 г., в РПЦ не было). Ввиду относительной малочисленности высшего духовенства, можно считать, что к концу 1916 — началу 1917 г. его общая численность была такой же, как в конце 1915 г., то есть 171 чел.: 2 протопресвитера, 137 епископов, 29 архиепископов и 3 митрополита[8].
Таким образом, охватив все категории священнослужителей, мож но сделать следующий промежуточный вывод: к концу 1916 — началу 1917 г. РПЦ насчитывала в общей сложности 69 324 + 171 = 69 495 священнослужителей.
Однако как было отмечено выше, «зона влияния» РПЦ простиралась далеко за пределы Территории. Области вне ее, охваченные этим влиянием, можно поделить на российские, то есть входившие в состав Российской империи, и зарубежные. Российские области — это, прежде всего, Польша, Литва, Латвия и Финляндия. Им соответствуют 5 крупных епархий: Варшавская, Холмская, Литовская, Рижская и Финляндская. Согласно официальным церковным отчетам, незадолго до революции в этих областях трудилось: 136 протоиереев, 877 священников, 175 диаконов и протодиаконов (данные за 1915 г.)[9], а также 6 представителей высшего духовенства — епископов, архиепископов и митрополитов (данные за 1910 г.)[10]. В сумме: 1194 чел. штатных и заштатных священнослужителей.
Зарубежные области — это, прежде всего, Алеутская и Северо-Американская миссия (епархия), Православная духовная миссия в Японии, Иерусалимская духовная миссия, Корейская духовная миссия и Пекинская духовная миссия (Китай). Достаточно подробные сведения о работавших там священнослужителях можно найти в церковном отчете за 1911–1912 гг., согласно которому, на этих территориях трудилось: 6 протоиереев, 159 священников, 12 диаконов и протодиаконов, а также 5 представителей высшего духовенства — епископов, архиепископов и митрополитов[11]. В сумме 182 человека.
Информацией о количестве священнослужителей в других зарубежных областях — Урмийской духовной миссии (Персия, совр. Иран) и в православных русских церквях Западной Европы — автор не располагает. Но, очевидно, их число было незначительным. Во всяком случае, что касается европейских стран, то отчеты за 1908–1909 гг. упоминают о духовной семинарии в Черногории, а также о церквях в Чехии (Прага) и Франции (Ницца, По, Канны, Ментона)[12]. Это от силы несколько десятков человек, которые не сделают существенного вклада в подсчеты.
Кроме того, за рамками исследования остается вопрос о Западной Украине и Западной Белоруссии — территориях, которые вошли в состав СССР в ноябре 1939 г. Каков был их статус в период существования Российской империи, входили ли они в ее состав, находились ли в составе каких-либо епархий РПЦ накануне и после 1917 г., как менялся политический статус этих территорий в 1917–1939 гг. и т. п. — ответы на все эти вопросы требуют весьма кропотливой исследовательской работы, которая представляется в данном случае нецелесообразной, поскольку учет православных священнослужителей этих территорий несущественно отразится на конечном результате.
Таким образом, с высокой степенью уверенности можно утверждать, что в конце 1916 — начале 1917 г. за пределами Территории трудилось около 1376 (1194 + 182) священнослужителей РПЦ. Следовательно, их число в пределах Территории к концу 1916 — началу 1917 г. составляло 68 119 (69 495−1376) человек. Таким образом, А = 68 119.
B. Оценим число тех, кто стал священнослужителем Территории в период с начала 1917 до конца 1926 г.
Установить более или менее точное количество людей в этой подгруппе крайне сложно, если вообще возможно. Подсчеты такого рода, особенно относящиеся к периоду гражданской войны, затруднены сбоями в работе церковных структур, нерегулярностью выхода в свет церковных периодических изданий, неналаженностью государственной системы учета населения, стихийными переездами священнослужителей из одних регионов в другие и т. п. По этой причине придется ограничиться вычислением единой нижней оценки для ежегодного числа новоприбывших в 1917–1926 гг. Как это сделать?
Учитывая те изменения, которые произошли в жизни РПЦ после Октябрьского переворота (прежде всего, прекращение государственного финансирования), можно заключить, что после 1917 г. карьера священнослужителя стала в целом менее привлекательной, а значит, приток новых священнослужителей в эти годы по сравнению с предреволюционным периодом мог только уменьшиться. Таким образом, ежегодное число посвящений (хиротоний) в священнослужители в 1917–1926 гг. было заведомо не больше, чем в относительно благополучное (во всяком случае, с финансовой точки зрения) предреволюционное время. Как это ни странно, при всем обилии статистической информации по самым разным аспектам жизнедеятельности РПЦ в дореволюционные годы, сводных данных по хиротониям в доступных источниках того времени отыскать не удалось. Следовательно, подсчет придется вести косвенным путем. Как именно?
Выше было установлено, что число священнослужителей РПЦ год от года практически не менялось. Ввиду того, что в предреволюционные годы случаев снятия священного сана и насильственной смерти священнослужителей было очень мало, можно считать, что в эти годы ежегодный приток священнослужителей примерно равнялся их ежегодной смертности. Таким образом, задача сводится к тому, чтобы оценить ежегодное число священнослужителей, умиравших своей смертью в предреволюционные годы. Увы, ни в каких изданиях РПЦ таких сводок обнаружить также не удалось. Вероятно, на уровне Святейшего Синода этой статистики и не велось. Однако на региональном уровне — по епархиям — подобные сводки один или по нескольку раз в месяц составлялись и публиковались в местных печатных органах, которые обычно назывались «Епархиальные ведомости». Таким образом, исчерпывающую информацию о естественной смертности среди священнослужителей РПЦ накануне 1917 г. мог бы дать непосредственный просмотр всех «Епархиальных ведомостей» и «ручной» подсчет умерших по всем епархиям священнослужителей за все предреволюционные годы. Однако подобная работа не только чрезвычайно трудоемка, но и не вполне целесообразна, поскольку в качестве нижней оценки коэффициентов ежегодной смертности в 1917–1926 гг. можно взять коэффициент смертности в любой относительно благополучный год перед революцией. На эту роль, скорее всего, подойдет 1910 г. Такой выбор обусловлен тем, что это был один из самых благополучных для русского духовенства годов в истории предреволюционной России.
Во-первых, позади была первая русская революция (1905–1907), стра сти улеглись, кровавых столкновений было мало. Даже простой просмотр епархиальных печатных изданий за 1910 г. оставляет впечатление, что в это время насильственной смертью практически никто из священнослужителей не умирал. Во-вторых, еще не началась первая мировая война (1914–1918), священнослужителей не отправляли на фронт. Указанные два обстоятельства позволяют говорить о том, что в 1910 г. смертность (от всех причин) и естественная смертность среди священнослужителей есть величины практически идентичные. В-третьих, 1909–1910 гг. были урожайными[13], а значит, среди священнослужителей была относительно низкая смертность от голода или от ослабления здоровья в связи с недоеданием (если такие случаи вообще случались).
Итак, необходимо найти коэффициент смертности среди священнослужителей РПЦ в 1910 г., то есть отношение числа умерших в течение 1910 г. к их общему числу в том же году. Фактически осуществленный подсчет охватывает 31 из 68 епархий: Владивостокскую, Владимирскую, Вологодскую, Воронежскую, Вятскую, Донскую, Екатеринбургскую, Киевскую, Кишиневскую, Костромскую, Курскую, Минскую, Московскую, Олонецкую, Омскую, Орловскую, Пермскую, Подольскую, Полоцкую, Полтавскую, Псковскую, Рязанскую, Самарскую, Тамбовскую, Тверскую, Тульскую, Харьковскую, Херсонскую, Черниговскую, Якутскую и Ярославскую. В этих епархиях трудилось больше половины всех священнослужителей РПЦ (51% всех протоиереев, 60% всех священников и 60% всех диаконов и протодиаконов). Поэтому можно уверенно говорить о том, что вычисленный коэффициент смертности с высокой степенью точности отражает ситуацию по всем епархиям Территории в 1910 г. Результат подсчета оказался следующим: в перечисленных епархиях в течение 1910 г. умерло 80 из 1673 протоиереев, 502 из 29 383 священников, 209 из 9671 диакона и протодиакона[14]. Кроме того, официальный церковный отчет за 1910 г. свидетельствует о том, что в отчетном году в перечисленных епархиях умерло 4 из 66 носителей епископского сана[15]. Итого: 795 из 40 793 чел., то есть 1,95% от общего числа священнослужителей в указанных епархиях.
Отсюда два важных вывода. Во-первых, с 1917 по 1926 г. ежегодно естественной смертью умирало не меньше 1,95% священнослужителей. А во-вторых, поскольку к началу 1917 г. на Территории трудилось 68 119 священнослужителей (см. п. А), то в предреволюционные годы на Территории ежегодно естественной смертью умирало около 1328 (68 119 х 1,95%) священнослужителей. Как отмечалось выше, примерно столько же людей ежегодно перед революцией становились священнослужителями. А значит, в течение 10 лет — с начала 1917 по конец 1926 г. — в ряды священнослужителей РПЦ влилось не более 13 280 человек. Итого, B ≤ 13 280.
C. Найдем число тех, кто был священнослужителем Территории в конце 1926 г. В декабре этого года в СССР была проведена Всесоюзная перепись населения. По заключению современных экспертов, она готовилась в спокойной и деловой обстановке, к ее разработке были привлечены лучшие специалисты, и к тому же она не испытывала давления сверху[16]. Никто из историков и демографов не подвергает сомне нию высокую точность результатов этой переписи.
Опросные листы включали в себя пункт о главном (приносящем основной доход) и побочном (приносящем дополнительный доход) занятиях. Священнослужителей, для которых церковная деятельность была основным занятием, оказалось 51 076 чел.[17], побочным занятием — 7511 человек[18]. Следовательно, в конце 1926 г. на Территории трудилось в общей сложности 51 076 + 7511 = 58 587 православных священнослужителей. Таким образом, С = 58 587.
D. Найдем число тех, кто к концу 1926 г. оказался за пределами Территории в результате эмиграции. В исследовательской литературе утвердилось мнение, что в Белой армии служило не менее 3,5 тыс. представителей военного духовенства (около 2 тыс. чел. — у А. В. Колчака, более 1 тыс. — у А. И. Деникина, более 500 чел. — у П. Н. Врангеля) и что «значительная часть из них впоследствии оказалась в эмиграции»[19]. Сколько священнослужителей было среди эмигрировавшего духовенства — вопрос, требующий кропотливых исследований. В работах на этот счет говорится весьма обтекаемо: «множество священнослужителей», «сотни священнослужителей» и т. п. Более конкретных данных встретить не удалось, поэтому мы обратились за консультацией к известному исследователю истории РПЦ, доктору исторических наук М. В. Шкаровскому. По его оценкам, в годы гражданской войны с Территории эмигрировало примерно 2 тыс. священнослужителей[20]. Таким образом, D = 2000.
E. Определим число тех, кто в 1917–1926 гг. снял с себя священный сан. Об этом явлении современные исследователи вспоминают нечасто. Однако уже с весны 1917 г. оно стало набирать силу. После свержения самодержавия все сферы жизни российского общества были охвачены процессами демократизации. В частности, верующие, получившие возможность избирать себе священнослужителей, во многих регионах изгоняли из церквей неугодных батюшек и ставили на их место других — более уважительно относившихся к прихожанам, обладавших бóльшим духовным авторитетом и т. п. Так, в Киевской епархии было удалено 60 священников, в Волынской — 60, в Саратовской —– 65, в Пензенской епархии — 70 и т. д. [21]. Кроме того, весной, летом и в начале осени 1917 г., еще до Октябрьского восстания, имело место большое количество случаев захвата крестьянами церковных и монастырских земель, оскорбительных выпадов, глумления и даже прямого насилия над духовенством со стороны крестьян[22]. Описанные процессы приводили к тому, что уже в середине 1917 г. многие священнослужители оказались в весьма трудном положении, часть из них была вынуждена переводиться в другие храмы или даже покидать обжитые места. Положение духовенства еще больше осложнилось после Октябрьских событий. По новым законам РПЦ лишалась государственного финансирования, запрещались принудительные сборы с прихожан, а материальное обеспечение приходского духовенства ложилось на плечи верующих. Там, где духовный пастырь снискал за годы своей службы уважение паствы, вопрос решался легко. А вот священники, не обладавшие духовным авторитетом, под давлением обстоятельств переезжали в другие населенные пункты или вообще меняли род деятельности. Кроме того, в период наибольшего накала гражданской войны (середина 1918 — конец 1919 г.) частым явлением было навешивание на духовенство ярлыков «эксплуататоров», «пособников старого режима», «обманщиков» и т. п. Вне зависимости от того, в какой степени указанные определения в каждом конкретном случае отражали действительность и настроения масс, все они, несомненно, создавали негативный информационный фон вокруг православного духовенства.
Описанные процессы начала 1917 г. и последующих нескольких лет привели к серьезным кадровым изменениям в РПЦ. Сразу после Февральской революции в духовные ведомства РПЦ стали поступать многочисленные жалобы на то, что священники и дьяконы бреют бороды, срезают волосы, носят светскую одежду, наспех ведут церковную службу, покидают приходы и т. д. [23] Уже тогда, в середине 1917 г., священники по причине невыносимых материальных условий стали добровольно снимать с себя священный сан и устраиваться на светские должности[24]. Этому способствовало и постановление Временного правительства от 25 марта 1917 г. «Об отмене ограничений в правах белого духовенства и монашествующих, добровольно, с разрешения духовной власти, слагающих с себя духовный сан, а также лишенных сана по суду духовному». Оно облегчало бывшим священникам процесс адаптации к условиям светской жизни. В последующие месяцы и годы случаи добровольного сложения с себя священного сана участились[25]. Примечательно, что этот процесс коснулся даже носителей епископского сана[26].
Известны примеры, когда священнослужители добровольно вступали в «красные» партизанские отряды или увлекались идеями построения нового, социалистического, общества, результатом чего был их постепенный отход от прежней деятельности[27]. Некоторые становились священнослужителями с началом первой мировой войны в 1914 г., чтобы избежать призыва на фронт, а по окончании войны, в 1918 г. или немного позже, снимали с себя сан и возвращались к более привычным, светским, занятиям, в частности, работали в советских учреждениях[28]. Немаловажным фактором было и наступавшее в ряде случаев разочарование в вере и/или в церковном служении, ведь советская власть первых лет своего существования поощряла свободное обсуждение и дискуссии на религиозные и антирелигиозные темы, нередко справедливо указывая на нелицеприятные стороны церковной деятельности[29]. В период раскола православного духовенства на «обновленцев» и «тихоновцев» (с весны 1922 г.) некоторые священнослужители сняли сан, поскольку были изгнаны прихожанами и/или представителями противоборствующего крыла из своих храмов и не нашли другого, приемлемого для себя, места служения[30]. Но все же главной причиной обсуждаемого процесса, по-видимому, было трудное материальное положение и невозможность устроиться на работу в советские учреждения человеку, облаченному духовным саном[31].
В 1919 г. советская печать, вероятно, не без преувеличения, писала о тогдашних священниках, что «половина их устремилась на советскую службу, кто в бухгалтеры, [кто] в канцеляристы, кто в охрану памятников старины; многие снимают рясы и чувствуют себя превосходно»[32].
В центральной прессе периодически публиковались сообщения о снятии сана духовенством в различных уголках страны. Вот несколько примеров.
«В Горийском уезде закрылось 84 церкви различных вероисповеданий. Сняло с себя сан 60 священников»[33] (1923).
«В последнее время в Подолии наблюдается эпидемия бегства попов из церквей. В исполком поступают массовые заявления священников о снятии сана и вступлении в трудовую семью»[34] (1923).
«В Шорапанском уезде 47 священников и диакон Сачхерского района сняли сан и решили вести трудовую жизнь. Местный крестьянский комитет оказал им содействие в деле наделения их землей для занятия хлебопашеством»[35] (1924).
«В связи с последними побоищами церковников Одессы, вызвавшими сильный подрыв авторитета попов, наблюдается массовое их отречение от сана (выделено в оригинале. — Г.Х.). Подали заявление об отречении 18 священников»[36] (1926).
«В селе Бармаксиз после объявления приговора по делу цалкинских “чудотворцев” на имя председателя выездной сессии суда поступило заявление от осужденных священников Карибова, Параскевова и Симонова. Священники заявляют, что они отрекаются от сана и хотят работать на пользу рабоче-крестьянского государства»[37] (1926).
В чем состояла процедура перехода священнослужителя в светское состояние? Одни садились писать заявление на имя церковного начальства с просьбой снять с них сан и, получив положительный ответ, устраивались на светские должности. Другие уходили за штат, переезжали, а на новом месте просто не «прикреплялись» ни к каким местным церковным структурам. Были и те, кто снимал с себя сан демонстративно — объявляя об этом по завершении публичного диспута с атеистически настроенным оппонентом, публикуя соответствующее заявление в газетах и т. п.
Определенный процент священнослужителей, покидавших пределы Церкви, начинал заниматься антирелигиозной пропагандой, рассказывая о неблаговидных сторонах внутренней жизни Церкви, агитируя своих бывших коллег вступать в ряды проповедников безбожия. В целях консолидации их усилий проводились съезды бывших батюшек. Известно, к примеру, что в середине августа 1928 г. в Воронеже проходил Областной съезд бывших священнослужителей Центрально-Черноземной области[38].
Вряд ли описанные явления шокировали тогдашнего обывателя. Следует учитывать, что многие священнослужители вступали на церковный путь не по зову души, а в силу семейной традиции. «Мой прадед был священником, дед — священником, отец — священником, пойду и я», — примерно такая логика определяла жизненный выбор большого количества юношей. Эти люди могли относиться к своей деятельности во многом как к ремеслу, способу заработка. Современный исследователь архимандрит Ианнуарий (Недачин) пишет, что послеоктябрьские события «вскрыли немало внутренних проблем и нестроений в Церкви, выявили то обстоятельство, что… немалое число клириков относилось к своему служению лишь как к добыванию “хлеба насущного”»[39]. При возникновении первых материальных затруднений эти слои духовенства без долгих мучительных раздумий оставляли служение Церкви.
Массовость описанного процесса несомненна.
«При изучении ста тей церковной периодики за 1917–1918 гг., — пишет архимандрит Ианнуарий (Недачин), — действительно складывается впечатление, что в те годы многие православные священники и диаконы оставляли церковную службу и переходили на службу светскую»[40].
Однако оценить масштабы «миграции» священнослужителей за пределы церковной ограды непросто. Специальных работ на эту тему, с цифрами по тому или иному региону, практически нет. Единственный известный пример — статья архимандрита Ианнуария (Недачина), посвященная «бегству духовенства» в двух уездах Смоленской епархии — Юхновском и Сычевском, в которых трудились 12% епархиального клира. Подсчеты архимандрита показали, что только за два года, 1917 и 1918, число священнослужителей, оставивших здесь служение Церкви, могло достигать 13% от дореволюционного их числа (каждый седьмой)[41].
Нет сомнений, что количество священнослужителей, оставивших Церковь в первые годы после Февральской революции, исчислялось тысячами. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что к началу 1925 г. советским спецслужбам было известно до тысячи представителей православного духовенства, находившихся в одном шаге от публичного отречения от священного сана[42].
Все эти наблюдения подтверждают мнение известного церковного историка протоиерея А. В. Маковецкого, который полагает, что в первые годы после Февральской революции сан сложило около 10% от дореволюционного количества священнослужителей[43]. Именно эта оценка принимается в данной работе, хотя, разумеется, она требует аккуратного обоснования и, вероятно, уточнения. Если говорить только о тех священнослужителях РПЦ, кто трудился на Территории (а их, напомним, было 68 119 чел.), то из них с начала 1917 по конец 1926 г. должны были снять сан примерно 6812 (68 119 × 10%) человек.
Порядок озвученной цифры выглядит вполне правдоподобно. С учетом того, что речь идет о периоде продолжительностью в 10 лет и об огромной стране с примерно 60–70 епархиями, насчитывавшими, как правило, по 800–1200 священнослужителей, получается, что ежегодно в каждой епархии сан снимало около 10 человек. Можно сказать и по-другому: с 1917 по 1926 г. ежегодно каждый 100-й священнослужитель оставлял церковное служение. Это вполне согласуется с впечатлениями о масштабе рассматриваемого процесса, которые можно вынести из разрозненных публикаций в прессе тех лет, мемуаров, современных исследований и т. п. Таким образом, можно считать, что E = 6812.
F. Оценим число тех, кто в 1917–1926 гг. ушел из жизни естественным путем. Как было отмечено выше, к концу 1916 г. на Территории работало около 68 119 священнослужителей, а в конце 1926 г. — 58 587. Можно предположить, что на протяжении этих 10 лет количество священнослужителей Территории с каждым годом уменьшалось, причем равномерно. Ясно, что в таком случае ежегодное сокращение численности священнослужителей будет составлять в среднем (68 119 − 58587): 10 = 953 человек. Теперь, зная количество священнослужителей в начале 1917 г., можно легко подсчитать их ориентировочное число в начале каждого следующего года (каждый раз надо вычитать 953). Значит, в на чале 1917 г. на Территории было 68 119 священнослужителей; в начале 1918 г. — 67 166; в начале 1919 г. — 66 213; в начале 1920 г. — 65 260; в начале 1921 г. — 64 307; в начале 1922 г. — 63 354; в начале 1923 г. — 62 401; в начале 1924 г. — 61 448; в начале 1925 г. — 60 495 и в начале 1926 г. на Территории было 59 542 священнослужителей.
В предыдущем пункте было показано, что в 1910 г. естественная смертность среди священнослужителей составляла 1,95% в год. Очевидно, что в 1917–1926 гг. эта смертность была не меньше. Таким образом, в течение 1917 г. на Территории естественной смертью умерло не меньше 1328 священнослужителей; в течение 1918 г. — не меньше 1310; в течение 1919 г. — не меньше 1291; в течение 1920 г. — не меньше 1273; в течение 1921 г. — не меньше 1254; в течение 1922 г. — не меньше 1235; в течение 1923 г. — не меньше 1217; в течение 1924 г. — не меньше 1198; в течение 1925 г. — не меньше 1180 и в течение 1926 г. на Территории естественной смертью умерло не меньше 1161 священнослужителя.
Итого, с начала 1917 по конец 1926 г. на Территории естественной смертью умерло в общей сложности не менее 12 447 священнослужителей. Таким образом, F ≥ 12 447.
Подведем итоги. Еще раз напомним, что A + B = C + D + E + F + X, из чего можно сделать вывод, что X = (A − C − D − E ) + (B − F). Как было установлено выше, А = 68 119, B ≤ 13 280, С = 58 587, D = 2000, E = 6812, F ≥ 12 447. Значит,
A − C − D − E = 68 119 − 58 587–2000 − 6812 = 720;
B − F ≤ 13 280 − 12 447 = 833.
Следовательно, X ≤ 720 + 833 = 1553.
Округляя полученную цифру, можно утверждать, что, согласно имеющимся на сегодняшний день данным и оценкам, в течение первого революционного десятилетия, то есть с начала 1917 по конец 1926 г., в границах СССР образца 1926 г. насильственной смертью погибло не более 1600 священнослужителей РПЦ.
Как можно оценить эту численность жертв в общем контексте первых революционных лет? В период гражданской войны по обе стороны баррикад погибло огромное количество людей: от эпидемий, ранений, репрессий, террора, холода и голода. Вот несколько случайных примеров. По сообщению демографов, в Екатеринбургской губернии колчаковцы расстреляли и замучили более 25 тыс. чел.[44]; жертвами еврейских погромов, проводившихся главным образом белогвардейцами, украинскими националистами и поляками, стали около 300 тыс. чел.[45]; общие потери белых и красных вооруженных сил (убитые в боях, умершие от ран и т. д.) составляют 2,5–3,3 млн. человек[46]. И это всего лишь за несколько лет войны. На фоне перечисленных цифр потери среди священнослужителей за 10 лет кажутся не столь впечатляющими. Однако имеет смысл поставить вопрос иначе: какой процент священнослужителей РПЦ погиб насильственной смертью в изучаемый период? Еще раз напомним, что в 1917–1926 гг. священнослужителями на Территории успели побывать (А + В) чел., то есть (C + D + E + F + X) чел., а значит не меньше, чем C + D + E + F = 58 587 + 2000 + 6812 + 12447 = 79 846 человек. Число 1600 составляет 2% от величины 79 846. Таким образом, согласно имеющимся на сегодняшний день данным и оценкам, в течение первого революционного десятилетия, с начала 1917 по конец 1926 г., в границах СССР образца 1926 г. насильственной смертью погибло не более 2% всех православных священнослужителей. Вряд ли эта цифра дает основания говорить о «геноциде духовенства» в указанный период.
Вернемся к абсолютной оценке — «не более 1600 погибших священнослужителей». Она нуждается в некоторых комментариях.
Полученный результат может встретить возражения у тех, кто занимается вопросами изъятия церковных ценностей в 1922–1923 гг.: традиционно считается, что эта кампания сопровождалась огромными человеческими жертвами и унесла жизни многих тысяч (обычно говорят о 8 тыс.) представителей православного духовенства. В действительности, как показывает обращение к архивным материалам нескольких десятков регионов, в большинстве мест изъятие происходило в целом достаточно спокойно, а реальные жертвы среди населения (в том числе священнослужителей) по всей стране составили от силы несколько десятков человек.
Полезно сопоставить полученную абсолютную оценку с некоторыми другими цифрами. Упоминать здесь все бытующие «версии» числа жертв не имеет смысла, поскольку, как уже отмечалось, происхождение большинства подобных цифр, фигурирующих в литературе, остается неясным. К тому же зачастую исследователи приводят обобщенные данные по духовенству в целом или по духовенству вместе с церковными активистами, не выделяя в «отдельную строку» статистику по погибшим священнослужителям. Коснемся лишь тех оценок, «природа» которых (источники, методика подсчета, хронологические рамки и т. д.) представляется вполне определенной. Таковых всего две: первая — это число погибших священнослужителей, зарегистрированных в Базе данных «За Христа пострадавшие»; и вторая — это данные ВЧК о расстрелах священнослужителей и монашествующих в 1918 и 1919 гг. Рассмотрим их подробнее.
С начала 1990-х гг. Православный Свято-Тихоновский богословский институт (ныне — Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет (ПСТГУ), г. Москва) занимается систематическим сбором сведений о притеснявшихся в первые десятилетия советской власти людях, так или иначе связанных с РПЦ. В результате почти 30 лет интенсивных поисков по самым разным источникам, в том числе, по огромному количеству (более 70) государственных архивов практически во всех регионах России и даже некоторых стран СНГ[47], при участии более 1000 чел. был собран богатейший материал. Все добытые сведения вносились и продолжают вноситься в специально разработанную электронную Базу данных «За Христа пострадавшие»[48], которую до своего ухода из жизни в 2010 г. курировал профессор Н. Е. Емельянов, а ныне — сотрудники Кафедры информатики ПСТГУ. На сегодняшний день этот уникальный ресурс представляет собой самую полную базу подобного рода. В настоящий момент в Базе насчитывается 35 780 чел. (данные на 28.03.2018)[49]; из них священнослужителей, погибших в период с 1917 по 1926 г., в общей сложности 858 чел., причем в 1917 г. погибли 12 чел., в 1918–506, в 1919–166, в 1920–51, в 1921–61, в 1922–29, в 1923–11, в 1924–14, в 1925–5, в 1926 г. — 3 чел. (данные на 05.04.2018)[50]. Таким образом, полученный результат хорошо согласуется с тем конкретно-биографическим материалом (пусть пока и не полным, и не всегда точным), который к настоящему моменту накоплен церковными исследователями.
Что касается данных ВЧК, то речь пойдет о сводной таблице «лиц духовного звания», расстрелянных по постановлениям Губернских чрезвычайных комиссий (ГубЧК) в течение 1918 и 1919 гг., которая хранится в Центральном архиве ФСБ и датируется предположительно началом 1920 г.[51] Ссылаясь именно на этот документ, историк церковно-государственных отношений Н. А. Кривова не вполне точно утверждала, что, согласно сведениям ВЧК, в 1918 г. якобы было расстреляно 827 священнослужителей, а в 1919 г. — 19 [52]. Впоследствии эти неточные данные многократно перепечатывались другими авторами[53]. В действительности, в документе говорится не только о священнослужителях (диаконах, священниках и епископах), но также о монашествующем духовенстве (рядовых монахах и архимандритах). Согласно документу, в течение 1918 г. были расстреляны 3 архимандрита и 91 монах, а в течение 1919 г. — 1 архимандрит; причем для первых двух цифр это всего лишь нижняя оценка, поскольку Петроградская ЧК, на которую пришлась «львиная доля» казней, предоставила составителям документа только суммарное число расстрелянных в 1918 г. (550 чел.), не уточнив их распределение по духовной иерархии. Таким образом, в документе зафиксирована информация о казни не более 733 священнослужителей за 1918 и не более 18 за 1919 г. Поскольку данные о расстрелянных предоставили лишь 33 из 42 перечисленных в документе губерний, то есть 79%, можно ориентировочно считать, что число казненных в них составляет 79% от общего числа казненных по всем губерниям. Следуя этой логике, получаем, что во всех 42 губерниях было расстреляно: в 1918 г. — не более 928 чел., а в 1919 г. — не более 23. Итого: не более 951 священнослужителя было расстреляно по постановлениям ГубЧК в 1918–1919 гг. Разумеется, к этому числу следовало бы прибавить жертв стихийных расправ, имевших место в 1918–1919 гг. (здесь аккуратными количественными оценками мы пока не располагаем). Кроме того, необходимо учитывать насильственную смертность священнослужителей в не охваченных документом 1917 и 1920–1926 гг. Однако представленные выше данные Базы «За Христа пострадавшие» свидетельствуют о том, что именно на 1918–1919 гг. пришлось подавляющее большинство — около 80% (506 + 166 из 858) всех случаев гибели священнослужителей, имевших место с 1917 по 1926 г. Так что полученная на основе архивных данных цифра «не более 951 чел.» вряд ли вырастет значительно.
В связи с рассмотренной статистикой следует упомянуть еще один документ из Центрального архива ФСБ, составленный сотрудниками ВЧК и как минимум дважды публиковавшийся, — в 2000 и 2001 гг.[54] Это карта европейской части России, на которой регионы (по-видимому, губернии в их тогдашних границах) раскрашены различными цветами — в зависимости от того, сколько «лиц духовного звания» было в них расстреляно по постановлениям ГубЧК в 1918 г. Наиболее впечатляющие цифры по четырем губерниям — Петроградской (550 чел.), Пермской (101 чел.), Калужской (78 чел.) и Казанской (20 чел.). В остальных регионах жертв значительно меньше: в 4 регионах — от 6 до 12 чел., в 9 регионах — от 2 до 5 чел. Еще около 20 регионов окрашены цветами, которые соответствуют категориям: «1 случай расстрела», «нет расстрелов», «сведения неточ…»[55], «нет сведений», «уничтожен архив». Изучение карты (прежде всего цифр в легенде) приводит к однозначному выводу: карта составлена на основе упоминавшейся выше статистики ВЧК и потому не представляет собою самостоятельного интереса.
Таким образом, оценки, основанные на известных нам архивных данных, полностью согласуются с нашими выводами.
В завершении, хотелось бы обратить внимание на два нередко упускаемые из виду обстоятельства.
Первое. Далеко не все священнослужители РПЦ, погибшие в изучаемое десятилетие насильственной смертью, cтали жертвами пробольшевистских сил — красноармейцев или сотрудников ЧК-ГПУ. Не следует забывать, что в середине 1917 г., еще до Октябрьского переворота, имели место кровавые расправы над духовенством, учинявшиеся крестьянами[56]. Кроме того, и в 1917 г., и позже убийства представителей духовенства могли совершать анархисты и обычные уголовники[57]. Известны случаи, когда крестьяне уже в годы гражданской войны убивали священнослужителей из чувства мести (например, за содействие карателям), без всякой политической — «красной», «белой» или «зеленой» — мотивации и без какого-либо руководства со стороны большевиков[58]. По-прежнему малоизвестным остается и тот факт, что в годы гражданской войны ряд православных священнослужителей принял смерть от рук представителей Белого движения. Так, имеются сведения о диаконе Анисиме Решетникове, который был «расстрелян сибирскими войсками за явное сочувствие большевикам»[59]. Есть безымянное упоминание некоего священника (вероятная фамилия — Брежнев), расстрелянного белыми «за сочувствие Советской власти»[60]. В воспоминаниях встречается информация об убийстве белыми казачьими отрядами священника села Куреинского отца Павла — тоже за содействие красным[61]. Осенью 1919 г. по приказу генерала Деникина был арестован и осужден священник А. И. Кулабухов (иногда пишут: Калабухов), который на тот момент был в оппозиции и к Деникину, и к большевикам; как результат — священник был повешен белым генералом В. Л. Покровским в Екатеринодаре[62]. В Прикамье в ходе антибольшевистского восстания в 1918 г. был расстрелян священник Дронин, «проявлявший сочувствие к большевикам»[63]. В Монголии то ли лично генералом бароном Унгерном, то ли его подчиненными был подвергнут пыткам и обезглавлен православный священник Фёдор Александрович Парняков, активно поддерживавший большевиков. Местное русское население называло его «наш красный поп». Примечательно, что сын и дочь Ф. А. Парнякова вступили в большевистскую партию и принимали активное участие в боях за советскую власть в Сибири[64]. В забайкальском поселке Алтан белые убили священника, не сочувствовавшего семеновцам[65]. В 1919 г. в Ростове-на-Дону противниками большевиков был расстрелян священник Митропольский, причиной расправы послужила «произнесенная им в церкви речь, в которой он призывал прекратить гражданскую войну и примириться с Советской властью, провозгласившей равенство и братство всех трудящихся»[66]. К приведенным примерам, собранным воронежским исследователем, кандидатом исторических наук Н. А. Зайцем[67], можно добавить еще несколько. По приказу генерала барона Унгерна был застрелен священник, критически относившийся к его деятельности[68]. В уральской деревне Тепляки священник, выразивший сочувствие советской власти, был арестован белыми, подвергнут пыткам и издевательствам и отправлен на станцию Шамары; по пути конвой расправился с ним, а тело оставил незахороненным[69]. В селе Таловка, расположенном между Астраханью и Махачкалой, деникинцы повесили священника, у которого незадолго до этого сложились доверительные отношения с красноармейцами, стоявшими в селе перед приходом белых[70]. Мемуары сообщают о расстреле войсками Деникина двух просоветски настроенных священников[71]. В конце 1921 — начале 1922 г. на Дальнем Востоке имела место целая серия убийств священников белыми; причины расправ, увы, неизвестны[72]. По одной из версий, дед героя Великой Отечественной войны Зои Космодемьянской был священником и погиб от рук белых за отказ дать лошадей[73]. Весьма вероятно, целенаправленный поиск даст немало других подобных примеров.
И второе обстоятельство. Как уже говорилось, собранные РПЦ данные убедительно свидетельствуют о том, что именно на 1918–1919 гг., то есть на наиболее острую фазу гражданской войны, пришлось подавляющее большинство (около 80%) всех случаев гибели священнослужителей, имевших место в изучаемое десятилетие. Начиная с 1920 г. число таких жертв стремительно падает. Как отмечалось выше, современные церковные исследователи сумели отыскать сведения лишь о 33 случаях гибели священнослужителей за 1923–1926 гг., причем из них на 1925 г. приходится 5 чел., а на 1926 г. — 3 человека. И это на всю страну, где в это время трудилось около 60 тыс. православных священнослужителей.
О чем свидетельствуют указанные два обстоятельства? О том, что никакого «государственного курса» на якобы «физическое уничтожение духовенства», как об этом иногда пишется в околоисторической публицистике, не существовало. В действительности основной причиной гибели священнослужителей в 1917–1926 гг. были вовсе не их религиозные убеждения («за веру»), не формальная принадлежность к Церкви («за то что поп»), а та сверхнапряженная военно-политическая обстановка, в которой каждая из сил неистово боролась за свое господство и сметала на своем пути всех противников, реальных или мнимых. И как только накал гражданской войны стал спадать, количество арестов и казней духовенства стремительно пошло на спад.
Таким образом, на основе данных из официальных церковных отчетов, епархиальных печатных органов и материалов Всесоюзной переписи населения СССР 1926 г. получены следующие результаты: к началу 1917 г. на Территории трудилось около 68,1 тыс. священнослужителей; к концу 1926 г. их стало около 58,6 тыс.; с начала 1917 по конец 1926 г. на Территории:
— естественной смертью умерло не менее 12,5 тыс. священнослужителей РПЦ;
— эмигрировало 2 тыс. священнослужителей;
— сняли с себя священный сан около 6,8 тыс. священнослужителей;
— священнослужителями стало 11,7–13,3 тыс. чел.;
— священнослужителями «успело побывать» 79,8–81,4 тыс. чел.;
— насильственной смертью погибло не более 1,6 тыс. священнослужителей.
Таким образом, согласно представленным цифрам и оценкам, с 1917 по 1926 г. в границах СССР образца 1926 г. насильственной смертью погибло не более 1,6 тыс. священнослужителей, что составляет не более 2% от общего числа священнослужителей РПЦ в эти годы. Разумеется, каждая компонента предложенной модели может (и потому должна) быть уточнена дальнейшими исследованиями. Однако надо полагать, никаких радикальных изменений итоговый результат в будущем не претерпит.
Анализ данных Русской православной церкви показал, что подавляющее большинство (около 80%) священнослужителей, погибших в 1917–1926 гг., прервало свой земной путь в наиболее горячую фазу гражданской войны — в 1918 и 1919 гг. Причем убийства священнослужителей совершали не только красноармейцы и советские репрессивные органы (ВЧК-ГПУ), но и представители Белого движения, анархисты, уголовники, политически индифферентные крестьяне и др.
Полученная статистика хорошо согласуется с архивными данными ВЧК, а также с конкретно-биографическим материалом, собранным современными церковными исследователями, хотя эти данные сами нуждаются в дополнении и уточнении.
Опубликовано в журнале «Вопросы истории», №10, 2019, сc. 178–198.
По этой теме читайте также:
Примечания