В шестидесятые годы прошлого столетия состав русской политической эмиграции значительно изменился по сравнению с прежним. На ряду со «старой» эмиграцией, дворянской по своему происхождению, образуется новая эмиграция, «молодая», отличавшаяся от старой по своему социальному происхождению. Она состояла из представителей тех «разночинцев», выступление которых на историческую арену в качестве активной политической силы является характерной чертой этой эпохи. Среди «молодых» эмигрантов мы находим людей, принимавших непосредственное и деятельное участие в революционных событиях, происходивших в России. Некоторые из них были вынуждены скрываться за границу из-за неминуемо грозящего им в России ареста. Другие бежали за рубежи царской империи из тюрьмы и ссылки. В среде «молодой эмиграции» можно было встретить и участников студенческого движения, бурно прокатившегося осенью 1861 г. по университетским городам России (Н.И. Утин, И.И. Кельсиев, Е.К. Гижицкий), и членов крупнейшей революционной организации 60-х гг. — тайного общества «Земля и Воля» (М.С. Гулевич и тот же Утин), и участников казанского заговора 1863 г. (С.Я. Жеманов, А.Я. Щербаков), и людей, привлекавшихся по другим политическим процессам того времени (Н.И. Жуковский, М.К. Элпидин). Эта молодежь воспиталась на сочинениях Чернышевского и Добролюбова и с гордостью называла себя их учениками.

На ряду с эмигрантами, покинувшими Россию в результате своего активного участия в революционных организациях и выступлениях, в кружках эмигрантов можно было встретить людей, легально уехавших из России и не имевших в виду порывать связи с нею и отказываться от возвращения на родину. Это были частью молодые люди, отправившиеся на Запад в целях закончить свое образование в западноевропейских университетах, а частью туристы, покинувшие на время Россию для того, чтобы подышать «свободным» воздухом Западной Европы, познакомиться с ее политическими порядками, а при случае — и без особой опасности для себя — дать исход своему оппозиционному настроению. Такие люди более или менее открыто принимали участие в различных предприятиях эмиграции. По словам одного из тогдашних эмигрантов, впоследствии раскаявшегося и вернувшегося в Россию, К. Маркс однажды сказал про людей этого типа:

«Между русскими встречаются странные личности, они живут за границей, называют себя эмигрантами, говорят не иначе как под секретом; несмотря на то, что называют себя эмигрантами, боятся на каждом шагу скомпрометироваться; а потом, смотришь, возвращаются себе в Россию и живут себе там преспокойным образом»[1].

Тяга русской молодежи в заграничные университеты особенно усилилась в 1861–1862 гг. под влиянием закрытия правительством, в связи со студенческими волнениями осени 1861 г., Петербургского университета. Это явление даже обратило на себя внимание следственной комиссии, учрежденной правительством в 1862 г. для расследования дел о политических преступлениях. Председатель этой комиссии, князь Голицын во всеподданнейшем докладе, поданном царю 30 июня 1862 г. между прочим писал:

«Усилившиеся под предлогом усовершенствования в науках поездки за границу многих студентов и других лиц. учебного ведомства составляют для них большею частью... одну лишь возможность быть в личных сношениях с находящимися там русскими и иностранными изгнанниками. Пользуясь сим случаем, они заимствуются от этих людей вредными для правительства идеями и по возвращении в Россию рассеивают здесь различные ложные убеждения»[2].

В приведенную цитату необходимо ввести одну серьезную поправку. Увлеченный мыслью, что источник «революционной заразы» надо искать не в России, а за границею, князь Голицын чрезмерно преувеличивает значение эмиграции. Подавляющее большинство молодежи, отправляющейся в заграничные университеты, еще на родине успевало проникнуться «вредными для правительства идеями» и приезжало на Запад с более или менее сложившимся миросозерцанием. В идейном отношении русским заграничным студентам нечего было уже брать от эмиграции. К тому же издания герценовской типографии пользовались настолько широким распространением в тогдашней России, что большинство молодежи уже на родине было знакомо с ними.

Несмотря на указанную нами ошибку, приведенная выше цитата из доклада Голицына представляет большой интерес, показывая нам, что уже летом 1862 г. скопление русской учащейся молодежи за границей обратило на себя внимание органов русского политического розыска и что уже тогда этим органам стала известна связь, установившаяся между учащейся молодежью и эмигрантами.

Влияние Герцена и широкая популярность его изданий еще и в эти годы находились в «апогее». Молодые русские революционеры не могли не ценить деятельности человека, посвятившего все свои силы революционной пропаганде. Однако в их среде уже тогда были люди, отнюдь не сознававшие себя полными единомышленниками издателя «Колокола» и сумевшие разглядеть в его деятельности на ряду с сильными и слабые стороны. Молодежь, воспитавшаяся на сочинениях Чернышевского, не могла не ставить Герцену в вину его колебаний между демократией и либерализмом и его упорных надежд в возможности убедить царское правительство в необходимости коренных реформ русской политической жизни. Если в первые годы царствования Александра II, когда курс нового правительства недостаточно еще выяснился, Чернышевский, который, по его собственным словам, «уж имел тогда образ мыслей, не совсем одинаковый с понятиями Герцена и, сохраняя уважение к нему, уж не интересовался его новыми произведениями»[3], был блистательным исключением в рядах русской интеллигенции, то к концу 50-х годов положение значительно изменилось в этом отношении. Резкие выступления Герцена в 1859 и 1860 гг. против Чернышевского и его политических друзей многим открыли глаза. Чрезвычайно характерный в этом отношении эпизод мы находим в «Дневнике» Добролюбова. Известно, как поражен и оскорблен был Добролюбов статьею Герцена «Very dangerous!!!». Бывший до этого горячим поклонником издателя «Колокола», он заносит в свой дневник (5 июня 1859 г.) следующую негодующую тираду по его адресу:

«Однако, хороши наши передовые люди! Успели уж пришибить в себе чутье, которым прежде чуяли призыв к революции, где бы он ни слышался и в каких бы формах ни являлся. Теперь уж у них на уме мирный прогресс при инициативе сверху, под покровом законности».

Однако не на эти взволнованные строки Добролюбова хотели бы мы обратить внимание читателей, а на следующий за ними рассказ Добролюбова о том, как реагировал на статью Герцена приятель Чернышевского и Добролюбова доктор И.М. Сорокин:

«смеется и отзывается неуважительно о всем „Колоколе“, попрекая им Герцена. Уверяет, что молодые люди понимают тенденции „Современника“ и им сочувствуют»[4].

Эта запись Добролюбова чрезвычайно показательна. На примере доктора Сорокина мы можем убедиться, что еще до выступления Герцена против круга «Современника» в России были уже люди, скептически относившиеся к «Колоколу» и его издателю и ценившие тенденции «Современника» больше, чем идеи Герцена. Другими словами, уже тогда в кругах русской революционно настроенной молодежи на ряду с безусловными поклонниками «Колокола» были и его противники. При этом, по мере развертывания революционной борьбы, число их возрастало с каждым годом. Поэтому нас не удивит прямой и резкий выпад против «Колокола» и его издателя, который мы находим на страницах знаменитой прокламации П.Г. Заичневского «Молодая Россия» (май 1862 г.). Несмотря на свое «глубокое уважение к А.И. Герцену, как публицисту, имевшему на развитие общества большое влияние, как человеку, принесшему России громадную пользу», автор прокламации заявляет, что «„Колокол“ не может служить не только полным выражением мнений революционной партии, но даже отголоском их». Указывая на «конституционный» характер «Колокола», Заичневский писал далее о Герцене:

«Его надежды на возможность принесения добра Александром или кем-нибудь из императорской фамилии; его близорукий ответ на письмо человека, говорившего, что пора начать бить в набат и призвать народ к восстанию, а не либеральничать[5]; его совершенное незнание современного положения России, надежда на мирный переворот; его отвращение от кровавых действий, от крайних мер, которыми одними только можно что-нибудь сделать, — окончательно уронили журнал в глазах республиканской партии»[6].

В этих словах «Молодой России» в краткой форме выражены все те упреки и обвинения, которые впоследствии пришлось выслушать Герцену со стороны представителей «молодой эмиграции». Однако не надо забывать, что «Молодая Россия» стояла на крайнем левом фланге и что далеко не все русские революционеры того времени были согласны с ее направлением. Нельзя игнорировать и того обстоятельства, что еще летом 1862 г. из среды русской революционной молодежи раздались голоса в защиту Герцена, травимого агентом русского правительства Шедо-Ферроти. Мы имеем в виду изданную в это время в Петербурге прокламацию студента П.С. Мошкалова «Русское правительство под покровительством Шедо-Ферроти» и другую прокламацию аналогичного содержания, написанную Д.И. Писаревым, но не увидевшую в то время света в виду разгрома тайной типографии, в которую она была направлена для отпечатания[7].

Герцен. Фотография 1861 г. (Литературный музей, Москва)

В дальнейшие годы популярность Герцена среди русских революционных кружков продолжала падать. Не без ехидного злорадства один из политических противников Герцена писал ему в 1864 г.:

«Если б только вы могли невидимкою побывать в России и застать врасплох вашу школу? Вы увидели бы, как 14-летние гимназисты улыбаются, глядя, как еще проступает в Герцене старый человек»[8].

Если в этих словах и имеется доля шаржа, то в основном все же правильно констатируется падение популярности Герцена среди русских революционеров, резко отразившееся в первую очередь на распространении его изданий в России. Молодые революционеры перестают интересоваться тем, что пишет Герцен. Это было жестоким ударом для издателя «Колокола».

Естественно, что антигерценовские настроения росли не только среди революционеров, остававшихся в России, но и среди эмигрантов. На этой почве между Герценом и «молодыми» эмигрантами произошел ряд столкновений, закончившихся полным разрывом. Однако столкновениям и разрыву предшествовал ряд попыток сблизиться с Герценом на деловой революционной почве и сработаться с ним. На этих попытках мы, в первую очередь, и остановимся.

Примечания