Книга Александра Филиппова «Новейшая история России, 1945—2006 гг.», выпущенная издательством «Просвещение», знакомит учителей истории с современными подходами освещения важнейших вопросов и трактовками основополагающих сюжетов новейшей истории России.

Ещё в позапрошлом веке умные люди предостерегали от изучения в школе слишком современной истории, в результате чего получается «…панегирик нынешнему императору и производит, конечно, совершенно противное действие. Молодые люди по свойственному им духу противоречия относятся к этому преподаванию критически… теряют к учителям и доверие, и уважение». И если знакомство с книгой Александра Вячеславовича Филиппова начать с последней главы «Суверенная демократия», то науки здесь, конечно, немного. И проблема даже не в «панегириках императору», в них-то как раз присутствует, если не научный анализ, то здравый смысл: похвалить есть за что, большинство граждан тоже так думает, и они правы. Но возьмем параграф, тематически близкий программе «Поверх барьеров» — про искусство. Ну, что, по-вашему, случилось самое важное в драматическом театре с начала 90-х годов? Загибаю пальцы, всего их понадобится два. Один спектакль табаковского МХАТа — действительно хороший, но без упоминания режиссера, как будто его сам Табаков поставил. Второе достижение: «появились новые формы общения со зрителем… в театральных постановках стали широко использоваться приемы документального жанра… в этой технике ставит, например, московский Театр. doc» (473). То есть, в историю вошли не Петр Фоменко и Кама Гинкас, а полусамодеятельные, якобы «новые формы», вообще-то описанные ещё в «Истории советского театра» 1933 года издания (см. т. 1, с. 237, 262 и др.) Но вашим театральным коллегам ещё повезло, потому что изобразительное искусство «суверенной демократии» представляют гг. «О. Кулик, А. Осмоловский» (473). Читаем дальше. «Наследие русской философской мысли…, глубоко созвучной современным духовным исканиям» в лице неизбежных, как реклама банковских кредитов, И.А. Ильина с В.В. Розановым (478) соседствует с «постмодернизмом», который, видите ли, оказался «в центре художественных поисков 90-х гг.», при этом названо только одно конкретное произведение — «Москва — Петушки», написанное вообще-то в 1970 году (474). Ещё бедным учителям предложено усвоить, что в середине 90-х «потребность в общественном идеале была поставлена под сомнение, культура перестала формировать публичное пространство» (469). Вы понимаете, что сие означает? Разве у лакея Яши не было «общественного идеала»? Был, и куда более чёткий, чем у других героев чеховской пьесы. И когда «актуальный художник» демонстрирует окружающим свои гениталии, а потом предлагает заглянуть корове под хвост и там увидеть Россию — конечно, это идеология. Причем в чистом виде: ничего, кроме идеологии, здесь нет.

Тут можно было бы поставить точку и рекомендовать автору, прежде чем наставлять учителей, навести порядок в собственной голове: либо патриотизм и «пути христианской жизни» — либо «театр.doc» и «биеннале современного искусства». Но. Во-первых, в таком духе написаны главы о современной культуре почти во всех пособиях, с которыми мне довелось знакомиться. Вместо «художника Кулика» может быть эстрадная попсня, но это не принципиально. Таким образом, проблема не в конкретном авторе, а в коллективном заказчике. Правящий класс никак не определится с духовными ценностями.

Об этом, конечно, ни слова, само понятие «класс», у нас теперь под запретом. Соответственно, вопрос о социальной структуре либо обходится, либо решен таким экзотическим способом, что формирование номенклатурной бюрократии связывается с хрущёвской эпохой (205 – 207). Брежнев «был поставлен у руля… именно партийной бюрократией» (208). А Сталин — что, кем-то другим? Сталинские «чистки» так же не отменяют бюрократии, как репрессии Ивана Грозного против конкретных бояр не отменили крупного феодального землевладения.

Спотыкаясь о трещины в логике, я, тем не менее, должен признать за книгой и некоторые достоинства. Во-первых, совсем уж кощунственных перлов в ней всё-таки нет. Можно взять для сравнений другое пособие по истории России, не просто утвержденное официально, но ещё победившее в каких-то конкурсах, и там раздел биографий украшен жизнеописанием гитлеровского прислужника, казненного за военные преступления. Так вот, романтическое жизнеописание этого предателя в 14 раз превосходило по объему биографию Юрия Гагарина. И, вроде бы, общественность не протестовала: чем это таким промывают мозги школьникам? Что за коричневая субстанция? А книга Филиппова почему-то вызывает протесты. Хотя в ней нет никакой реабилитации Сталина: последние годы его правления — чистый триллер. Да, в финале соответствующей главы приведены результаты Фонда «Общественное мнение»: 47% сегодня оценивают Сталина положительно (93). Можно как угодно относиться к таким опросам, но общая тенденция, видимо, уловлена правильно. Так ведь это и интересно. И не Филиппов виноват в популярности тирана, а люди, которые так грамотно обличали по всем пропагандистским каналам «тоталитарное прошлое», что добились прямо противоположных результатов.

И эпоха Брежнева в пособии не восхваляется: напротив, именно в тогдашней «стабильности» автор обнаруживает предпосылки последующих бед (217, 225 и др.) Если о ком и говорится с придыханием, так об А.Д. Сахарове (350). При этом распад Советского Союза подан, в соответствии с путинской формулировкой, как «общенациональная трагедия огромного масштаба» (325), а не как долгожданное избавление от «безбожной красной Империи» (в других-то учебниках можно наткнуться и на такое). Слава богу, автор наконец-то освободил историю ХХ века от концепции «тоталитаризма».

В описании советского периода, при всем критическом отношении к тогдашним преступлениям и ошибкам, преобладает всё-таки исследовательская, аналитическая манера, а не агитпроп в духе «философа И.А. Ильина» (83). Политическую историю автор старается выводить из материальных условий жизни, а не наоборот. Это не всегда удается, но сама попытка заслуживает похвалы.

Таким образом, книга Филиппова хороша настолько, насколько оригинальна, и плоха ровно в той мере, в какой продолжает традицию, сложившуюся где-то в середине 90-х годов.

А рецензенты, которые обнаружили в книге некий новый официальный «авторитарно-героический взгляд на историю» — боюсь, слишком ей польстили. Героизм предполагает всё-таки определённую стройность и цельность сознания, а до этого нашим воспитателям ещё ой как далеко.

По этой теме читайте также: