Фигура Льва Троцкого, выдающегося революционера, публициста, марксистского теоретика, давно заслуживает непредвзятого глубокого анализа и общественной реабилитации, чтобы Троцкий был открыт как мыслитель и человек во всей глубине своих талантов и противоречий. Ведь из-за своей оппозиции самодержавию, буржуазии, сталинизму и фашизму он стал одним из самым опороченных деятелей отечественной истории. Длительная культурная традиция сформировала негативный миф о Троцком, в котором уживаются обвинения самой разной направленности, далеко не всегда справедливые. Поэтому в нашем кино Троцкий появлялся редко и скупо, а если изображался, то в негативном тоне. Примером может быть сериал «Есенин», вышедший более 10 лет назад, в котором, как и в нынешнем сериале, его играл Константин Хабенский — там Троцкий говорил речи о кнуте для народа и зачем-то убивал Есенина по совершенно нелепым причинам. Потом последовали «Девять жизней Нестора Махно» и «Страсти по Чапаеву», где действия Троцкого против народных полководцев вообще ничем вменяемым не были аргументированы, а его облик напоминал карикатуру.

При первых известиях о выходе на «Первом канале» сериала «Троцкий», приуроченного к столетию русской революции, сразу стало понятно, что сериал собирается не разоблачать мифы относительно личности Троцкого, а наоборот, укрепить их. Об этом говорило все — интервью создателей, нелепый трейлер и постеры, более подходящие второсортному хоррор-фильму. Так и оказалось — после выхода сериала стало понятно, что с таким же успехом его авторы могли бы взять для постера белогвардейский плакат с Троцким времен Гражданской войны.

Ввиду того, что сериал насыщен самыми вопиющими ляпами и ложью, необходимо разоблачение этой низкосортной клеветы. Фактически весь он состоит из исступленных фантазий и концентрированной пропаганды. Разоблачить его можно только в форме подробного разбора. Конечно, это слишком большой труд ради такой дешевки, но именно подобный разбор дает повод лучше понять принципы сегодняшней идеологической машины, обслуживающей власть, — и заодно поговорить о мифах, связанных с Троцким.

Сюжет в сериале поделен на три временные линии. Это последние дни жизни Троцкого в Мексике в 1940 году, где он постоянно беседует с американским журналистом Фрэнком Джексоном и рассказывает ему о своем прошлом, участие Троцкого в Гражданской войне и революционная деятельность Троцкого до революции. Отталкиваясь от последнего, разберемся со всем.

Троцкий: восхождение дьявола

Начнем с Одессы 1898 года, где арестованный за участие в революционной работе герой сидит в тюрьме на грязных нарах с толпой заключенных. Не будем обращать внимания на то, что в реальности Троцкий сидел в одиночке, о чем сам четко написал, — тут важно другое. В камеру бросают окровавленного и избитого заключенного, и возмущенный Лева Бронштейн начинает вместе с товарищами громко стучать кружками и мисками по дверям, требуя Троцкого. Имеется в виду старший надзиратель Николай Троцкий, который, придя на шум, гасит пыл молодого Бронштейна... пригласив его в кабинет поиграть в шахматы. В кабинете он в ответ на идеалистические выступления арестанта произносит откровенно фашистские речи о том, что управлять людьми можно исключительно страхом, подавляя их волю, чтобы утвердить порядок. Старый повелитель тюрьмы в духе Великого Инквизитора предсказывает, что лишь изгнав из себя все человеческое можно овладеть властью, жажда к которой уже видна в глазах еврейского юноши, очарованного Смутой. И хотя молодой Бронштейн искренне протестует против этих обвинений, нет сомнений, что сценарий подтвердит правоту старшего инквизитора, который демонстративно ставит ему мат: как на доске — так и в диспуте.

Воздействие этих речей на Троцкого визуализируется приемами из дешевых хорроров (постер не лгал!): Троцкий страдает в карцере с отрешенным лицом психически больного, царапает в припадках стенки, крутится в камере в волейбольной сетке (это не шутка), боится появившихся там же насекомых, пауков и даже скорпионов (!) и наконец приходит в себя чуть живой перед садистом-надзирателем. Спустя годы, в 1902 г., убегая из Иркутской губернии, Бронштейн просит вписать в подложный паспорт имя Троцкого — в честь своего мучителя и вдохновителя, чтобы «снять с него шкуру» и отнять у него даже имя. Так появляется историческое имя вождя. Причины же галлюцинаций Бронштейна, более характерных для психически больных и наркоманов, остались за кадром. Остается предполагать, что авторы передали наиболее близкий им опыт душевного волнения.

На основе чего сфантазирован этот эпизод с надзирателем-философом — догадаться нетрудно: отчасти перевранной притчи о Великом Инквизиторе, из-за чего надзиратель запугивает Бронштейна доморощенными предсказаниями Достоевского, а по большей части — отрывка из воспоминаний меньшевика Г.А. Зива, товарища Троцкого по подполью, который сидел вместе с ним в одесской тюрьме. Октябрьскую революцию тот принял крайне отрицательно и в 1921 г., проживая в Америке, выпустил книгу о Троцком, в котором постарался выдать его за высокомерного, аморального, самовлюбленного эгоиста:

«Когда я услышал его псевдоним в первый раз, то я сразу вспомнил внушительную фигуру Троцкого, старшего надзирателя Одесской тюрьмы, который величественно опирается на свою длинную саблю, и из своего центра, держащий в руках всю тысячную толпу уголовников, не привыкших к подчинению и послушанию. Надзиратель Троцкий держал в руках и своих коллег, младших надзирателей, и даже самого начальника тюрьмы… Сильная авторитетная фигура личности Троцкого, несомненно оказала глубокое подсознательное влияние на Лейбу Бронштейна».

Впрочем, чуть ниже Зив признает, что когда он поговорил с человеком, который помогал бежать Троцкому за границу, тот поднял его на смех: «По его словам, произошло это гораздо более просто. Бронштейн достал паспорт на имя местного жителя Троцкого и с этим паспортом сбежал»[1]. Но «догадка» обиженного меньшевика в итоге перешла в сочинения главных отечественных троцкоедов — Н.А. Васецкого, Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского и стала частью антитроцкистского мифа. Кстати, из тех же воспоминаний Зива видно, что лично Троцкий и Троцкий никогда не говорили.

Но это только художественное переосмысление истории. Дальше — хуже. Действие перемещается в Париж 1902 года. Троцкий на собрании ЦК партии с Лениным, Плехановым, своей будущей женой Натальей Седовой и Парвусом. Троцкий без стеснения критикует, если не сказать обругивает руководство за его нерешительность и внимание к европейским делам в ущерб России. На это плехановцы отвечают весьма примитивным пересказом позиции меньшевиков, возлагая надежды на революции в западных высокоразвитых странах. Речь Троцкого завершается провалом, и плехановцы уходят — но зато к гордому до нелепости оратору в грязной косоворотке подходит Ленин в исполнении Евгения Стычкина в рыжем парике. Больше похожий на балаганного двойника, чем на вождя, Ленин-Стычкин поддерживает нетерпение эмигранта и предлагает ему союз для той же цели: «Я хочу изменить мир. Причем здесь люди? Люди — это всего лишь инструмент». Диалог идет на фоне покупки в буфете французских булочек — характерный нарочитый подтекст.

Нищий, но гордый эмигрант в маскарадной косоворотке домовенка Кузи поселяется в грязной комнатушке, где его и навещает Михаил Пореченков в роли Парвуса в цилиндре иллюзиониста и с не менее нелепой, чем игра Стычкина, бородой. Он с места в карьер предлагает Троцкому стать новым вождем революции, без стеснения проводит параллели между революцией и овладением женщины и предлагает делать на революции — Троцкому славу, а самому себе — деньги. Тот, не раздумывая, соглашается. Действует, однако, Парвус не сам — за ним стоит некий страшный человек немецкой наружности, который уже в 1902 году не сомневается в будущей войне с Россией, для разрушения которой нужно получить влияние в революционной среде. Парвус совершенно спокойно просит для этого миллиард марок, которого в те времена хватило бы для ведения самой войны.

Этот момент ярко высвечивает «концепцию» сериала и уровень мышления его авторов. Согласно им, революция — дело ослепленных жаждой власти фанатиков, циничных коммерсантов и враждебных России заграничных сил. Неудивительно, что Троцкий здесь выставлен как первый попавшийся человек с улицы, который привлек внимание вражеской державы и должен на ее деньги организовать «цветную революцию». Ради этой бредовой версии сценарий полностью отбрасывает даже подобие историчности. Ни одного показанного факта не было и даже не могло быть. В 1902 г. Троцкий не орал высокомерно на своих учителей, а превозносил их и напряженно работал в «Искре», в редакцию которой его неудачно пытался кооптировать Ленин. Именно они, а не Троцкий, ожидали революционного подъема в России. Парвус же был видным мыслителем и публицистом социал-демократического движения эмиграции. Однако его таланты и замашки авантюриста в итоге пошли лишь на его же обогащение — во время Балканских войн 1912-13 гг. он разбогател на военных поставках, а с началом Первой мировой войны пытался соединить борьбу с самодержавием с получением денег от немцев, для чего обещал им устроить масштабные забастовки в России. Выделенные деньги, разумеется, в России никто не увидел, хотя неуемный Парвус пытался добиться поддержки от большевиков. Именно эта оригинальная и уникальная фигура революционного движения, не оказавшая, однако, влияния на его развитие, стала удобным жупелом для современных обличителей революции, которые стремятся доказать, что революция была исключительно результатом внешних козней. Между тем этот старый клеветнический навет уже давно разоблачен. В целом ряде трудов, в которых исследован вопрос о немецких деньгах, было доказано, что финансирования большевиков со стороны Германии не было. Эпизод с проездом Ленина в пломбированном вагоне через Германию не подразумевал никаких обязательств по отношению к немецкому правительству. Документы и свидетельства о передаче денег большевикам оказались фальшивками. Более подробно на эту тему можно почитать в целом ряде исторических источников и обобщающих научно-популярных обзоров[2]. Мы укажем только одно — реальный Парвус просил у немцев не миллиард, а «всего» 20 миллионов золотых рублей. А получил один. То, что сценаристы вообще могли представить себе такую сумму в 1902 году, много говорит об их интеллектуальном уровне. Но когда в сериале немец передает Парвусу тонкий конвертик в качестве аванса (!), кажется, что авторы этого бреда в буквальном смысле не вышли из песочницы.

Сказав все это, мы с чистой совестью можем смотреть на дальнейший сюжет, который окончательно переходит в разряд гнусной и циничной клеветы пополам с комиксом. Потому неудивительно, что нам показывают душещипательное письмо Троцкому от жены, Анны Соколовской, которую он с двумя детьми оставил в ссылке ради Седовой. В сериале она изображена как типичная русская женщина с тяжкой долей, которую муж сознательно бросил в России. Одновременно Троцкий целых две серии сходится с Натальей Седовой. Здесь она — стереотипная феминистка тех времен: не интересуется революцией, ведет богемный образ жизни, работает натурщицей, что дает повод обнажить ее на весь экран. В действительности и Соколовская, и Седова были профессиональными революционерками. Соколовская, с которой Троцкий встретился еще в начале своей революционной деятельности, была старше его на 10 лет, познакомила его с марксизмом, сама помогла ему бежать из ссылки, а потом до конца жизни сохраняла с ним товарищеские отношения, работая, в частности, в Петербургском Совете. Седова же познакомила Троцкого с революционным обществом за рубежом и вскоре стала его женой.

Густо замешанный на психических заболеваниях и сексуальной эксплуатации сюжет доводит эту линию до конца — после разговора о сути свободной любви Троцкий приглашает Седову поехать в Вену на лекцию «модного» Фрейда. В Вене они выслушивают перевранную и примитивную версию фрейдизма — только ее и смогли уложить в своей голове сценаристы, — очередную болтовню о сексе как о двигателе деятельности человека. Понятно, что на этом тут же играет Троцкий — и пораженный уникальной психикой фанатика Фрейд даже безуспешно предлагает ему обследование. Этот подход вообще очень близок авторам, которые пытаются всю революционную деятельность Троцкого выдать за сексуальную сублимацию. При этом они, очевидно, что-то слышали об интересе Троцкого к психоанализу и его знакомстве с идеями Фрейда — хотя первые познания на этот счет Троцкий приобрел еще в иркутской ссылке. В Вене же 1903 года он с таким же успехом мог встретиться с Гитлером (и был там только проездом), а с фрейдистами смог познакомиться только в 1907 г. после побега из второй сибирской ссылки. Параллельно коварный финансист Парвус не теряет времени и покупает Троцкому мандат делегата съезда в Брюсселе, потому что мандаты революционных партий — это, по мнению сценаристов, нечто вроде мандата депутата нынешней Госдумы: его запросто можно купить, если знать нужных людей.

Если Троцкий здесь представлен как самозваный лидер революции, в которую он пошел из-за сексуальной сублимации, то Сталин — просто натуральный уголовник, карикатурный кавказец с наложенными оспинами. Впервые мы видим его, когда он где-то на Кавказе в духе убогих боевиков демонстративно становится перед конвоем с деньгами и убивает удивленную охрану с помощью подельников в засаде. Небрежным выстрелом открыв двери дилижанса, он выволакивает оттуда охранников и находит время отнять у них и почитать нелегальный листок «Искры», изображенный как таблоид — его запросто читают жандармы на службе, да еще там публикуются глянцевые фотографии. Увидев фото Троцкого, Сталин решает отыграться на пленных и с карикатурным акцентом допрашивает молоденького охранника. Не удовлетворившись причитаниями о семье, он заставляет пристрелить начальство в обмен на жизнь. Стоит ли говорить, что перед нами всего лишь бездарная попытка напомнить о тифлисском «эксе» под руководством Сталина? Ради этого можно пренебречь и логикой, и даже самими фактами: ведь лично Сталин никогда на «эксы» не ходил, да и партия в 1902 г. их не проводила. В дальнейшем Сталин поедет на Брюссельский съезд, по дороге стреляя в тесном поезде по таможенникам и спрыгивая из состава на полном ходу (хотя везде и всегда осмотр проходит на остановках). Куда он побежал дальше, непонятно — не через границу ли прямо в Бельгию?

Еще смехотворнее обошлись с Лениным. Проживая на верхнем этаже с мансардой, он то балансирует на краю крыши, явно получая удовольствие от азарта, то вдруг в ответ на требование Троцкого показать ему тезисы речи на съезде… сходит с ума. Схватив Троцкого за грудки, коренастый Ильич-Стычкин угрожает сбросить несчастного с высоты и требует, чтобы тот подчинялся только ему и выполнял все приказания — в общем, ведет себя как злодей из второсортного комикса.

Историю восхождения вождя показывают с помощью тех же нехитрых приемов, ориентированных на примитивный мозг обывателя. Троцкий заявляется на съезд и соглашается выступить на стороне Ленина. Последний и передает ему заранее написанную речь, однако вместо нее Троцкий извергает привычные оскорбления и обвинения в отрыве от масс и вялости, обвиняет руководство партии в «импотенции» и заканчивает идиотской репликой: «Будьте мужчинами — оплодотворите революцию! Да здравствует очищение через кровь!» Трудно найти аудиторию, которую мог бы увлечь такой бред — разве что собрание оголтелых нацистов и черносотенцев, — но по прихоти сценариста речь, разумеется, имеет огромный успех. Ленин аплодирует, Седова влюблена в нового кумира, Троцкий на радостях отказывается от помощи Парвуса, и даже Сталин, который на Брюссельском съезде вообще не присутствовал, с перекошенной улыбкой пытается протянуть Троцкому руку. Но тот проходит мимо него к Седовой, вызывая у Сталина на лице выражение злобы. Вот так в этой истории, видимо, и появилась ненависть Сталина к Троцкому — тот ему руку не пожал…

Конечно, это откровенная чушь — на самом деле на съезде решался главным образом вопрос о принципе членства в партии, и так оформился раскол на большевиков и меньшевиков, в результате чего Троцкий надолго отошел от Ленина. Ничего даже примерно похожего на показанное в сериале не было и быть не могло. Но в сюжете надо было продемонстрировать высокомерие молодого революционера. Троцкий тут же овладевает Седовой в вагоне поезда — и позднее по этому важному поводу, проводя нехитро замаскированные параллели, извергает шовинистскую пропаганду: заявляет, что женщины пассивны и готовы отдаться любой сильной личности. Разумеется, эти гнусные, пропитанные сексизмом речи, эротизация политики, характерная для фашистской психологии, а не социалистов — гнусная ложь. Троцкий как революционер-марксист выступал не только за эмансипацию женщин, но и шел дальше, выводя из гендерного равенства вопрос о равенстве социальном[3]. Но об этом авторы сериалы, понятно, не говорят. Спустя сто лет после победы Октябрьской революции женщина вновь низведена до утилитарного объекта. Неслучайно обличения, озвученные сериальным Троцким, не только не встречают сопротивления, но и подтверждаются всем фильмом, где гендерные роли четко распределены: мужчины — двигатели сюжета, а женщины — страдающие слуги мужей, развращенные представительницы богемы или просто инструменты сексуального удовлетворения.

Но все это цветочки по сравнению с последующим винегретом. Следующая серия настолько безумна в нагромождении нелепостей, что начинает походить на бред сумасшедшего. В 1905 г. Троцкий, отрастив усы, становится депутатом Петербургского Совета и протестует против объявления всероссийской стачки против правительства, о которой он в реальности писал, что она «имела для меня неизмеримое теоретическое значение… рабочая стачка впервые поставила царизм на колени. Революционная гегемония пролетариата проявилась как неоспоримый факт». Вместо этого Троцкий как оглашенный требует от собравшихся начать изготовление оружия и захватывать типографии, чтобы объявить о себе как о власти. Но не получает поддержки и в гневе уходит, рассказывая, будто Совет состоит из бесхребетников и только отвлекает от революции. Очередной бред, разумеется, потому что известно, что стачка началась с забастовки типографских рабочих товарищества И.Д. Сытина и приобрела всероссийский масштаб после решений Центробюро Всероссийского союза железнодорожников. Троцкий же выступал в Совете под псевдонимом Яновский и был одним из его лидеров.

Зато в Петрограде вновь оказываются Парвус и загадочный злобный немец, который говорит: «Знаете, чего не хватило революции 9 января? Сакральной жертвы. Того, с чьим именем на устах люди пошли бы свергать режим». Очевидно, сотен убитых царскими войсками на улицах не хватило — обязательно нужен какой-то символ. Понятно, что это совершенно неуклюжая отсылка к Небесной сотне на Майдане, второпях вписанная в сценарий. С бухты-барахты немец выбирает на роль «жертвы» Троцкого — потому что он «молод и горяч» (этого, оказывается, достаточно для сакрального жертвоприношения). Убивать Троцкого, разумеется, будет непосредственно немецкий Генштаб, а Парвус обеспечит нужный «пиар».

Если вам этого мало, то держите больше. Троцкий решает перенять методы уголовника Сталина и потому в очередной убогой «экшн»-сцене со стрельбой утаскивает из-под огня жандармов революционные листовки. За небольшой провал Седова утешает его очередной любовной сценой. Но тут приходит Парвус, который с совершенно нечестными глазами говорит, что больше не берет денег у немцев. С его помощью Троцкий вооружает чуть ли не полстолицы, расклеивает листовки и собирается выводить рабочих на улицы. Революционные листовки доходят аж до Херсонской губернии, где их прилюдно читают на ярмарках, благодаря чему отец Троцкого (который здесь не крупный землевладелец, а какой-то средней руки торговец, продающий хлеб на базаре) узнает о том, чем занимается его сын.

Авторы находят место и время, чтобы впихнуть сюда вторую важную тему, которая больше всего их беспокоит — после секса. Антисемитизм. Абсолютно безо всякой причины читавшие листовки торговцы зверски бьют отца Троцкого за еврейское происхождение, зачем-то решают поиздеваться над его внучкой, которую кормят упавшими в грязь баранками, и, вконец разошедшись, лишают старого еврея самого дорогого — мешка с зерном. Именно после этого ужасного злодеяния отец навещает сына и отрекается от него. Словом, все это может показаться несвязным бредом, снятым впопыхах, в спешной попытке выполнить заказ «Первого канала». На самом деле, конечно, причина совершенно понятна — приписать революционерам еще и вину за разгул антисемитизма, в то время, как в реальности дело обстояло совсем наоборот: антисемитизм в царской России толкал еврейскую молодежь в революцию. Но выдать черносотенцев-погромщиков за революционеров, нацистов за коммунистов, правое за левое, черное за белое — это первейшее дело для топорной пропаганды.

Тем временем зловещий немец требует от Парвуса немедленно начинать стачку, аргументируя чистым бредом: Европа будто бы трещит по швам — в мирном для Европы 1905 году! Тот оправдывается: «Мы только начали раскачивать лодку», — но под наглым шантажом ломается. Наконец-то нам показывают, как реагируют на ситуацию власти — царь для обуздания революции говорит с саратовским губернатором Столыпиным. И тот неожиданно доказывает, что революционеры скомпрометируют сами себя, пролив кровь невинных, а если они этого не сделают, за них ее прольют внедренные в толпу провокаторы. Логика авторов (если тут вообще можно говорить о какой-то логике) сбоит все больше. Какое кровопролитие могло перебить в 1905 году Кровавое воскресенье?

Наступает 18 октября 1905 г. Троцкий идет во главе рабочих под лозунгом из будущего — «Вся власть Советам» (такого лозунга не было и не могло быть в 1905-м!). Рядом с ним Седова и даже сам Парвус, который не боится лезть под пули. Провокаторы с обеих сторон собираются открыть огонь, чтобы устроить очередное бессмысленное кровопускание в этой оргии абсурда и насилия. Немецкий Генштаб собирается убирать Троцкого с помощью самого обычного оружия террористов в 1905 году — снайперской винтовки. Наткнувшись на цепи солдат, Троцкий читает речь и перечисляет нарушенные самим царем положения Манифеста от 17 октября 1905 г. — видимо, он уже успел понять обман. А заканчивается все глупее, чем в водевиле: снайпера хватают жандармы, хорошо осведомленные об угрозе Троцкому со слов… продажного Парвуса. Троцкий узнает в провокаторе в толпе жандармского начальника (!), которого он видел во время за боя за листовки (!) ночью (!) в суматохе (!) и с тридцати метров (!!!). Сразу поняв всю схему противника, Троцкий произносит речь и призывает разойтись товарищей, продемонстрировавших свою силу. После этого рабочие бросают флаги, точь-в-точь как сегодняшние наемные демонстранты единоросов, и уходят по домам. Подумать только, а ведь используй жандармы рядовых неизвестных филеров, все бы у них получилось. Напоследок Столыпин ловит Троцкого (!), приводит к себе в кабинет в наручниках и выдает ему очередной набор штампов, замешанный на запугивании ужасами революции, которая пожирает своих детей. Здешние предсказатели и пророки на удивление однотипны и скучны: слышал одного — слышал всех.

То, что в реальности все было совсем по-другому — понятно. Столыпин будет назначен главой МВД только в следующем году. Демонстрации 18 октября были устроены по случаю манифеста и их разгоняли безо всяких провокаторов, войсками и полицией. Зачем же все это было? Это очередное искажение реальности, где Троцкий не собирался проливать напрасно кровь революционных рабочих. 18 октября он числе лидеров Совета возглавлял демонстрацию по случаю выпуска царского Манифеста о даровании свобод. Уведя на всякий случай массы от тюрем с заключенными, которые те порывались разгромить, Троцкий выступил с балкона Петербургского университета с горячим призывом и порвал листок с текстом манифеста. Арестован он был вместе с другими членами Совета спустя месяц, когда дело шло к вооруженному восстанию, и власти упредили удар, захватив его руководство с помощью лояльных войск. Показывать такое в точности было сложно — революционер выглядел бы слишком невинно. Но в итоге фантазии авторов хватило лишь на абсурдную шпионскую пародию.

Троцкий овладевает русской революцией

Далее огромный кусок жизни Троцкого просто выпадает из изложения. Пропущена эмиграция, партийные споры в Вене, работа корреспондентом в годы войн, жизнь в Америке. Троцкий просто прибывает в революционный Петроград. Так как он уже встречался с Лениным, Парвусом, Столыпиным и даже старшим надзирателем Одесской тюрьмы, то теперь его ожидает очередная личная аудиенция — с почему-то прилизанным Керенским в ресторане. Троцкий довольно говорит: «Как я понимаю, вас еще поддерживает армия, жандармерия, буржуазия, но ни в грош не ставит рабочий класс». Вот только говорить о жандармерии в мае 1917 г. Троцкий не мог, так как она была давно расформирована вместе с полицией — еще один штрих к картине полной безграмотности сценаристов. После этого не удивляет их представление о Временном правительстве как безвольной марионетке в руках Петроградского Совета, который, в свою очередь, пляшет под дудку Ленина. Керенский предлагает Троцкому союз против Ленина для успокоения рабочего класса; Троцкий, разумеется, отказывается с привычным высокомерием.

Далее начинается какой-то совсем непонятный абсурд. Ленин ради авторитета в рабочей среде добивается ввода Троцкого в исполком Совета, (который ютится в смехотворно маленьком зале, а не Таврическом дворце) — но кандидатуру в итоге прокатывают из-за разговора с Керенским. Седова проходит мимо обитателей питерских трущоб с рожами уголовников в разукрашенный красными знаменами домовой комитет, где заведующие демонстративно прячут от нее хлеб. Зачем-то опять педалируется антисемитская тема — Сережу Троцкого бьют одноклассники при полном равнодушии учителя. Видимо, все это должно означать тяжелые личные переживания персонажа, которые заменяют в сценарии общественно-политический контекст. Проблемы Троцких предсказуемо взяты из воспоминаний Льва Давидовича — только там, наоборот, они жили в доме с «буржуазной» публикой. Черное на белое, левое на правое…

Несчастный Троцкий даже отдает в ломбард кольцо жены отвратительно стереотипному еврею с соответствующим акцентом. Однако в том же ломбарде он неожиданно натыкается на матроса Николая Маркина. Николай Маркин — это еще одна реальная историческая личность. Революционер, унтер-офицер учебного минного отряда, член партии с 1916 г., член Петроградского Совета, активный участник Октябрьской революции и Гражданской войны, он стал одним из ближайших друзей Троцкого и был его помощником в наркомате иностранных дел, которым поначалу практически руководил. В воспоминаниях Троцкий говорит о нем с большим уважением и теплотой. В 1918 г. Маркин был комиссаром Волжской военной флотилии. 1 октября 1918 г. он погиб на канонерке «Ваня», прикрывая за пулеметом отступление своего экипажа. В советское время его память чтилась, в его честь были названы несколько судов, улиц, поставлены памятники ему.

Все это, разумеется, неважно для спонсируемой государством антисоветской клеветы. В этом мире Маркин — лохматый уголовник и откровенный рэкетир, который «крышует» коммерсантов в лучших традициях 90-х. Он же спасает Троцкого от банды уголовников, которая пыталась его раздеть — всего лишь за пять рублей, «братве на погулять». А еще он ксенофоб, но Троцкому еврейство прощает. То, что это сознательная клевета — несомненно, так как дальше Маркин рассказывает факты о себе из «Википедии», а помощь Маркина детям Троцкого и его угрозы домовому комитету в пользу Троцких беззастенчиво украдены из воспоминаний Троцкого. В отличие от сцены, в которой Маркин же продавливает его и в исполком Петроградского Совета чуть ли не вопреки пять минут назад требовавшему того же самого Ленину — в этом мире даже какой-то матрос-уголовник могущественнее вождя мирового пролетариата. Дальше начинаются гнусные и циничные фантазии о любовной связи Маркина и Седовой, поскольку без «клубнички» и дешевых страстей современные сериалы просто не могут обойтись.

Затем матросы под воздействием речей Троцкого зачем-то бегают под музыку апокалипсиса, освобождают из камер заключенных подчеркнуто уголовной внешности, громят (замедленная съемка!) под страшную музыку магазины и разгоняют прохожих безо всякой видимой цели. Очевидно, именно так сценарист представляет себе знаменитые «июльские дни», события 3-5 июля, которые были на самом деле организованными по всему городу демонстрациями солдат гарнизона после решения Временного правительства очистить занятую анархистами бывшую дачу Дурново. Быстро возникшие антиправительственные демонстрации с оружием едва не переросли в беспорядки, тем более что некоторые наиболее радикальные большевики предпочли вызвать вооруженных матросов в город. Руководству большевиков во главе с Лениным пришлось напрячься, чтобы оставить события в мирном русле, что закончилось в итоге разгоном демонстраций верными правительству частями с фронта, расформированием бунтующих полков и «вбросу» в печать фальшивых сведений о шпионаже Ленина в пользу Германии. Об этом существует довольно подробная историография, в частности, «Кровавые дни» американского историка А. Рабиновича[4]. Даже странно, почему авторы не потрудились использовать такой благодатный материал — наверно, чтобы доказать, что Троцкий настолько силен, что ему не нужны деньги.

Противореча даже самым общеизвестным фактам учебников, авторы продолжают фантазировать. Несмотря на то, что погромы вызвал Троцкий, Керенский обвиняет в этом большевиков и объявляет о трусливом бегстве их лидеров. Троцкий, протестуя против «предательства» лидеров, идет в тюрьму сам. В реальности бежали только Ленин и Зиновьев, не без оснований подозревавшие, что арест будет лишь предлогом для разошедшейся военщины, чтобы их убить — ряд других лидеров, таких как Каменев, Раскольников, Коллонтай, Луначарский, были арестованы и несколько недель содержались под стражей в Петропавловской крепости. Троцкий действительно пошел под арест, но в знак солидарности с большевиками, к которым тогда еще не принадлежал.

Сценаристы дают и свою версию корниловского мятежа. В их мире Лавр Корнилов тоже преобразился — только, в отличие от Маркина, в другую сторону. Это не низкорослый смугловатый человек с калмыцкими чертами лица, а высокий военный с манерами аристократа. Он расстреливает большевиков за призывы к братанию и бунтам прямо под окном своего кабинета и высокомерно поучает видящего все это Керенского. Корнилов принимает предложение Керенского навести порядок в столице с помощью верных войск. Но хитрый Маркин с помощью мордобоя проникает в Зимний дворец к Керенскому и предлагает ему разбить слишком опасного Корнилова в обмен на жизнь Троцкому. Непонятно, то ли сценаристы просто издеваются над зрителем, считая его за совсем уже круглого идиота, то ли они сами находятся на том же уровне. Почему Керенский так боится Корнилова, если сам его призвал? Почему он соглашается с Маркиным, хотя исходящая от него опасность намного явственнее? Как простой матрос-уголовник собирался поднять целый Кронштадт?

В этом гротескном мире, где масштабные исторические события сводятся к интригам трех с половиной человек, конечно, может быть и не такое. На самом деле заговор реакционных верхов армии против революционного Петрограда вырастал непосредственно в Ставке под руководством Корнилова, и Керенский был вынужден пойти на союз с ним, так как их интересы совпадали. Соглашение было принято не сразу и не вдруг, а после долгих и серьезных колебаний, консультаций, споров на крайне смутной платформе сохранения революционных завоеваний и введения жестких мер. Выходом мыслилась милитаризация государства и условная диктатура Керенского и Корнилова — причем ее форма твердо так и не была сформулирована. Разумеется, это противоречивое соглашение двух конкурентов, которые не могли друг без друга обойтись, было вынужденным, крайне хрупким и распалось при первой же возможности. Роль Маркина сыграл на самом деле князь В.Н. Львов, который вызвался быть переговорщиком со Ставкой. Но в итоге он вернулся оттуда со столь ужаснувшими его впечатлениями от настроений офицерства, что Керенский в последнюю минуту то ли поверил, что наступление Корнилова — скрытый план переворота, то ли сделал вид, что поверил. Окончательно испортил все сам Корнилов, который, получив приказ Керенского о своем смещении, принял это за предательство и повел войска на город самовольно. Керенский в итоге обратился за помощью к Совету и большевикам — и в считанные дни корниловская угроза развалилась без единого выстрела, а сами руководители Ставки были арестованы[5]. Лидеры большевиков были вскоре отпущены, хотя и не сразу — а после расследования, которое так и не смогло отыскать доказательств их виновности в июльских событиях и в связях с немецким генштабом.

Как же в итоге Троцкий отблагодарил Маркина? Он его… убил. В годы Гражданской войны Троцкий слушает полупьяные байки своего штаба в поезде, который гуляет за столом вместо того, чтобы работать, и с инфернальным видом, пытаясь нагнать неуместного ужаса, выговаривает лихим партизанам за беспечность. Инфернальность нарушает веселый пьяный Маркин, на которого гипноз не действует, так что Троцкий лично отправляет его на верную смерть с помощью прослушиваемой врагом радиолинии. Мотивацию раскрывает конец серии, в котором Троцкий истерично визжит призраку Маркина, что покойный видел вождя испуганным, а вождя нельзя жалеть, его надо бояться, потому что он «сакральное божество».

Троцкий ни в грош не ставит жизни даже собственных детей. Начало пятой серии посвящено именно его семейным делам — к нему в Петроград приезжает Соколовская с двумя выросшими дочерьми. Троцкого в это время Ленин приглашает к себе через Сталина. И от едет с ним на автомобиле под охраной, забыв про дочек в Петросовете, где, как в примитивной комедии, бушует пожар от случайно брошенного окурка пьяного матроса. Бушует, чтобы дочки чуть не погибли в давке — другой причины у пожара нет. Разговор двух авторитетов революции проходит где-то на Неве, на старой лодке. Ленин угрожает Троцкому за то, что тот прибрал к рукам власть в партии, доходя до антисемитских выводов: «Когда эйфория от революции пройдет, долго ли народ-боголюбец будет терпеть правителя-еврея?» Как тут не вспомнить, что после Октябрьского восстания именно Троцкий, как он вспоминал, сам отказался от назначений Ленина, и именно для того, чтобы не давать повод антисемитской пропаганде:

«Он требовал, чтоб я стал во главе внутренних дел: борьба с контрреволюцией сейчас главная задача. Я возражал и, в числе других доводов, выдвинул национальный момент: стоит ли, мол, давать в руки врагам такое дополнительное оружие, как мое еврейство? Ленин был почти возмущен: "У нас великая международная революция, — какое значение могут иметь такие пустяки?" На эту тему возникло у нас полушутливое препирательство. "Революция-то великая, — отвечал я, — но и дураков осталось еще немало". "Да разве ж мы по дуракам равняемся?" — "Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать: к чему нам на первых же порах лишнее осложнение?.. "[6]

Правое на левое, черное на белое…

Но самодовольный Троцкий, разумеется, не реагирует на угрозы и в итоге действительно делает революцию в одиночку. Он назначает дату восстания на 25-е и высмеивает Зиновьева и Каменева, которые нерешительно лепечут, что Ленин назначил его на 27-е. Выпячивание сценаристами главного героя тут обретает просто вопиющие масштабы, вызывающие сомнения в их вменяемости. Революция изображается в виде уже привычной бестолковой беготни матросов по улицам и занятия пунктов на карте. И это все мелочи, сериалу нужна гораздо более важная тема: сын Троцкого Сережа заболел «испанкой» (которая появится только через год), и Седова страдает над ним, пока отец равнодушно проводит дни в Смольном — и никто не может ему сообщить об этой болезни. В конце концов дети добираются до Троцкого и уговаривают его придти домой. Тот обещает, но вместо этого болтает с заявившимся Лениным, который возмущается, что Троцкий устроил за его спиной переворот. «Да, это переворот. Но вы будете называть это революцией», — довольно говорит Троцкий. После этого вопреки какой-либо логики он… отдает пост председателя Совнаркома Ленину, потому что Россия не приемлет лидера-еврея. Что дальше? В этом сериальном мире Троцкий захватит Берлин во главе Красной Армии?

Следующая серия посвящена Брестскому миру. Это становится поводом для разговора в салоне поезда Троцкого и члена делегации генерала Скалона, который в 1918 году едет в полной форме с орденами и погонами, хотя в реальности погоны были отменены еще в декабре 1917 г., и их ношение рассматривалось как несомненный признак контрреволюционности. Сергей Безруков в роли офицера-патриота Скалона совершенно бездарно корчит пафосную мину на лице, истерично бросает обвинения большевикам в предательстве и развале армии, а потом приставляет пистолет к голове Троцкого — но не стреляет только потому, что герой должен дожить до конца сюжета.

В Брест-Литовске Троцкий начинает затягивать переговоры и одновременно налаживает поток агитации в Германию. Так как агитации, по мнению сценаристов, вполне достаточно, а возможности большевиков в 1918 г. безграничны, то в Германии автоматически нарастает революция, что показывается через заголовки газет. Еще чуть-чуть, и Троцкий действительно совершит там революцию и лично возьмет Берлин, арестовав кайзера, который уже истерично кричит о нарастании волнений. Однако тут же монарху оказывается достаточно задействовать войска — и революция проваливается. Дело нарцисса Троцкого терпит поражение, поэтому он объявляет позицию «ни мира, ни войны». Разумеется, опущено реальное значение этой неоднозначной позиции, которую Троцкий выдвинул в надежде на то, что ослабленная стачками Германия вообще не решится наступать, а если будет — то сама докажет миру свои империалистические замыслы и тогда будет подписан мир. К тому же большая часть руководства большевиков (так называемые «левые коммунисты» во главе с Н.И. Бухариным), да и партии в целом была настроена против подписания мира, желая вести явно непосильную революционную войну, и позиция Троцкого была компромиссной. Это общеизвестные факты из учебников, которые теперь просто не берутся во внимание.

Безруков сходит с ума, пытается задушить Троцкого, а потом пафосно стреляется на платформе перед уходом поезда. Прототипом этого патриотического бреда стало реальное самоубийство генерала В.Е. Скалона в начале переговоров, когда их еще возглавлял А.А. Иоффе[7]. Но оказывается, вся катавасия с Брестом была затеяна Троцким только ради того, чтобы позорный мир подписал Ленин. Очередная блестящая реконструкция поведения персонажа. По такой логике Ленин мог организовать покушение сам на себя, чтобы кто-то другой объявил за него красный террор.

Миллиарды жертв троцкистских репрессий

Закончилась революция, настала Гражданская война. И вот сцена, которая является в сериале заглавной, задавая тон. Троцкий едет на фронт под Казань, причем почему-то зимой, хотя согласно реальной хронологии стоит лето 1918 г. Демоническому персонажу из комиксов соответствует и антураж. Паровоз у Троцкого — гигантский, размером с дракона, черный как смоль и разукрашенный красными знаменами, с приделанной к котлу огромной красной звездой. В богатом салон-вагоне находится напомаженная Лариса Рейснер, которая декламирует декадентские стихи и восхищается Троцким и его презрением к смерти. Говорящий суровым басом Троцкий подчеркнуто игнорирует ее жеманные намеки, но стоит Рейснер начать читать стихи и обнажиться, как Троцкий мигом передумывает, эротично сбрасывает скрипящую кожанку и бросается в постель.

Кроме оскорбления памяти Николая Маркина сценаристы не постеснялись оскорбить память и Ларисы Рейснер — писательницы, поэтессы, общественного деятеля и революционного публициста, которая на чехословацкий фронт отправилась как разведчик штаба 5-й армии. Она не имела ничего общего с этой жеманной декаденткой. Сценаристы не могут не знать настолько известных вещей. Поэтому и приписывание ей роли любовницы Троцкого является ничем иным, как проходной клеветой, состряпанной только в целях экранизации старого антитроцкистского мифа о любовных отношениях Троцкого и Рейснер.

Паровоз поспевает к митингу деморализованных красноармейцев, которые крайне наиграно и бездарно митингуют по поводу ухода по домам. Камера при этом старательно фокусируется на крупных планах лиц собравшихся, пытаясь скрыть недостаток массовки. Внезапно из-за горизонта, буквально как акула из воды во «франшизе» «Челюсти», выпрыгивает дымящий паровоз, чье приближение до этого было абсолютно беззвучным. Из него высыпает команда Троцкого, поголовно в кожаных костюмах с красным подбоем, кожаных брюках и даже кожаных буденовках — и из дверей выходит такой же кожаный Троцкий, который начинает говорить речь каркающим голосом и даже дарит часы первому попавшемуся красноармейцу. Оригинальный Троцкий все-таки не просто дарил часы какому-то дезертиру, а награждал ими героя фронта. Разница вполне очевидна. Разумеется, и этот эпизод авторы выставляют в плохом свете, показывая попутно, что Троцкий имеет целую кучу часов для награждения. Здесь мы сталкиваемся с очевидным передергиванием, сознательным утверждением, будто такие случаи использовались для манипуляций. Тем более что смысл речи Троцкого о свержении классового неравенства намеренно разрушается появлением в дверях Рейснер, одетой в богатые меха. Меха, видимо, крайне нужные ей посреди августовской зимы.

После этого передергивания следует второе — объявив о дезертирстве 2-го Петроградского полка, Троцкий приказывает командиру и комиссару вывести каждого десятого, а потом ставит их в строй расстреливаемых. После весьма нудного показа скорби виновных и жалобных просьб, к которым железный нарком остается глух, обреченных расстреливают из винтовок, которые, к слову, из-за дрянного монтажа выдают по несколько выстрелов подряд.

Вот так сценаристы видят чуть ли не самое известное зло, которое ассоциируется с именем Троцкого — «децимацию» Петроградского полка на Волге. Причем повод дал он сам, упомянув об этом в мемуарах:

«Как раз в этот момент положение на фронте сразу ухудшилось. Свежий полк, на который мы так рассчитывали, снялся с фронта во главе с комиссаром и командиром, захватил со штыками наперевес пароход и погрузился на него, чтобы отплыть в Нижний. Волна тревоги прошла по фронту. Все стали озираться на реку. Положение казалось почти безнадежным. Штаб оставался на месте, хотя неприятель был на расстоянии километра-двух и снаряды рвались по соседству. Я переговорил с неизменным Маркиным. Во главе двух десятков боевиков он на импровизированной канонерке подъехал к пароходу с дезертирами и потребовал от них сдачи под жерлом пушки. От исхода этой внутренней операции зависело в данный момент все. Одного ружейного выстрела было бы достаточно для катастрофы. Дезертиры сдались без сопротивления. Пароход причалил к пристани, дезертиры высадились, я назначил полевой трибунал, который приговорил к расстрелу командира, комиссара и известное число солдат. К загнившей ране было приложено каленое железо. Я объяснил полку обстановку, не скрывая и не смягчая ничего. В состав солдат было вкраплено некоторое количество коммунистов. Под новым командованием и с новым самочувствием полк вернулся на позиции. Все произошло так быстро, что враг не успел воспользоваться потрясением»[8].

Более подробно подоплеку этого эпизода раскрывает С.И. Гусев, политработник 5-й армии, бывший в Свияжске в составе работников поезда. Как он рассказывает, дезертирство Петроградского полка произошло в чрезвычайных обстоятельствах — при нападении на тыл 5-й армии отряда вражеского командира В.О. Каппеля. В ночь на 29 августа, сформировав крупный отряд в 1500 человек, он попытался прорваться к станции Свияжск, где в тот момент находился только что прибывший Петроградский полк в 600 человек. Когда утром после осеннего дождя красноармейцы проснулись, они обнаружили вокруг себя перепутанные отряды врага, которые из-за распутицы и плохой связи вместо прорыва организованным отрядом разбрелись по всему тылу. В итоге «петроградский рабочий полк, расстреляв сгоряча все патроны, сбежал с позиции, бросился к Волге, захватил пароход и начал требовать, чтобы его везли в Нижний». Отбивать каппелевцев пришлось 100 морякам Волжской флотилии и 300 крестьянинам-обозникам — это были силы, сформированные буквально накануне, когда заподозрили нападение белых, которые заняли близлежащую станцию Тюрлема и разрушили полотно, закрывая красным отступление. В бой были спешно брошены все возможные подкрепления, включая персонал поезда Троцкого вплоть до поваров. Если бы каппелевцы заранее лучше соблюдали бы скрытность и у них была налажена связь между частями — красные бы погибли: поезд был бы захвачен, Троцкий и его штаб уничтожены, командование красных нарушено и судьба фронта была бы, скорее всего, решена. Но отрядам красных после 8-часового боя удалось добиться того, что разрозненные каппелевцы выдохлись и отступили. Положение было спасено. С.И. Гусев без обиняков отмечает:

«Петроградский рабочий полк был ссажен (под угрозой потопления) с парохода, и созданный тут же полевой трибунал приговорил к расстрелу каждого десятого. В числе расстрелянных были и коммунисты (командир и комиссар полка и друг). В тот момент, когда этот расстрел был произведен, и в той обстановке, в какой он был произведен, это была безусловно правильная и необходимая мера. Этот расстрел красной кровавой чертой подводил итог предшествовавшему партизанскому хаотическому периоду существования Красной армии и был последней переходной ступенью к регулярной дисциплине»[9].

Сравните эту яркую картину жестоких, но понятных мер гражданской войны с фальшивой и надуманной сценой, что показана в сериале. Это не ошибка и не путаница — ведь даже фамилии комиссара и командира названы точно, а значит, изобразить реальные события не составляло труда. Эти вырванные из контекста и намеренно перевранные эпизоды должны доказывать личную беспощадность деятеля революции Троцкого, хотя в реальности они были вызваны объективными условиями Гражданской войны, войны как таковой. Современные пропагандисты не расскажут, и, скорее всего, и просто не знают из-за своей малограмотности, что подобные «децимации» практиковались в случае нужды и белыми. Например, в июле 1919 г. в одном из эшелонов мобилизованных колчаковских солдат новобранцы под влиянием агитации сняли погоны, а частью сбежали с вокзала. По приговору суда в итоге было расстреляно 38 человек. Приказ командующего Западно-Сибирского военного округа, генерал-лейтенанта А.Ф. Матковского не забыл и о агитационном подкреплении репрессии: «Имущество и землю их приказано отобрать... Солдаты, берегите себя и не верьте провокаторам, подосланным из той части бедной Руси, которой жестоко и несправедливо правит Бронштейн, назвавшийся Троцким... За Русь, за Русь святую и могучую, за Великую Россию! Ура!»[10].

Самое смешное, что прорыв в тыл Каппеля здесь тоже есть — но как совершенно отдельный эпизод. Поленились ли сценаристы найти данные об этом или развели их сознательно — неважно. Главное, что это один из немногих моментов, который изображен в положительных тонах. Троцкий, узнав о прорыве, отказывается отступать и приказывает сложить оружие командирам-дезертирам. Те, вопреки реальному эпизоду, уже в который раз наставляют на него наганы и угрожают арестом. Но Троцкий их заставляет сложить оружие, а потом шлет в цепь на передовую — искупать вину кровью. Весь состав поезда высылается в бой. Когда же войска отступают под снарядами белых, и Троцкий возвращает их в бой, вспрыгнув на лошадь — то это дословная цитата из воспоминаний Троцкого, только это было уже в 1919 г. под Петроградом, и там нарком вовсе не получал никакой контузии от снаряда. Это один из тех моментов, в которых сценаристы показывают не только демоническую гнусность своего персонажа, но и его дьявольскую силу.

В очередной раз подчеркивая жестокость Троцкого, создатели обращают внимание на его приказ:

«Предупреждаю: если какая-либо часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар части, вторым — командир. Далее — каждый десятый боец. В случае дезертирства будет расстрелян каждый пятый. Мужественные, храбрые солдаты будут поставлены на командные посты. Трусы, шкурники и предатели не уйдут от пули».

Это тоже из его воспоминаний. Только выделенная курсивом фраза в оригинале отсутствует. Очередная сознательная клевета.

Линия Гражданской войны распадается на ряд эпизодов, которые свидетельствуют в той или иной мере о бесчувственности Троцкого к крови и насилию. В основном они нужны для мгновенного опровержения уверений Троцкого в своих альтруистических мотивах в мексиканской линии. Вот Троцкий в Мексике говорит, что хочет лучшей жизни и воспитания своего народа. Флэшбэк — и Троцкий подходит к группе пьяных красноармейцев, потерявших человеческий облик, все как один годных на нацистский плакат «Унтерменш». Они украли какую-то парковую статую и заставили пойманного еврея снимать себя на фотоаппарат. Как же реагирует на это Троцкий? А никак! Он ни слова против этого не говорит и даже любезно соглашается сняться с погромщиками на память. И это Троцкий, выдающийся публицист, небесталанный литературный критик, сторонник развития культуры? Да он даже к обычной брани относился без сантиментов и всячески приветствовал борьбу с нею[11].

А вот еще один эпизод с той же функцией, еще более бредовый, если не сказать — больной. Троцкий говорит о необходимости террора в годы войны. Флэшбэк — поезд-крейсер наркома останавливается посреди снежной степи из-за недостатка угля, и Троцкий приказывает собрать на дрова кресты с местного кладбища посреди голого поля. Большевики начинают спиливать кресты, но тут заявляется похоронная процессия крестьян. Из толпы вылетает бабушка, которая гневно нападает на красных, и те не придумывают ничего умнее, чем расстрелять ее. Возмущенные крестьяне нападают с дрекольем на большевиков, но тоже падают под пулями, продолжая, тем не менее, упорно наступать, как «юниты» в плохом «шутере». Пришедший Троцкий предсказуемо не обращает на трупы никакого внимания. Этот эпизод настолько идиотичен, что на его фоне теряется даже гигантский бронелокомотив, который легко тащит длинный состав на кучке дров.

А вот Троцкий приезжает в Царицын к Ворошилову, который тут не только командующий фронтом (на самом деле 10-й армии), но и пьяный вусмерть люмпен, который отказывается выполнять приказы, угрожает, а после очередного наставления на него нагана — плачет и клянется, что его подбил Сталин. Пришедший урод Сталин глотает ругань Троцкого и только читает напоследок какую-то кавказскую байку, больше годную для свадебного тоста. Это, конечно, очередное искажение исторического конфликта Троцкого с настроенной по-партизански «царицынской группой», о котором сам Троцкий писал:

«Я поставил Ворошилову вопрос: как он относится к приказам фронта и главного командования? Он открыл мне свою душу: Царицын считает нужным выполнять только те приказы, которые он признает правильными. Это было слишком. Я заявил, что, если он не обяжется точно и безусловно выполнять приказы и оперативные задания, я его немедленно отправлю под конвоем в Москву для предания трибуналу. Я никого не сместил, добившись формального обязательства подчинения. Большинство коммунистов царицынской армии поддержало меня за совесть, а не за страх».

Со Сталиным Троцкий действительно виделся, но по пути в Царицын, когда он возвращался в Москву в вагоне Свердлова — и, если верить, Троцкому, Сталин держался очень смирно. Зачем это сделано? Подчеркнуть ненависть Троцкого к Сталину, конечно.

А вот еще одна ложь — Троцкий, читая воззвания Рейснер, требует не допускать ни слова о поражениях. Реальность?

«И все же революция была спасена. Что понадобилось для этого? Немногое: нужно было, чтобы передовой слой массы понял смертельную опасность. Главным условием успеха было: ничего не скрывать, и прежде всего — свою слабость, не хитрить с массой, называть все открыто по имени»

«Приказом 18 октября я требовал “не писать ложных сведений о жестоких боях там, где была жестокая паника. За неправду карать, как за измену. Военное дело допускает ошибки, но не ложь, обман и самообман”. Как всегда в трудные часы, я считал необходимым прежде всего обнажить перед армией и страною жестокую правду».

А как вообще Троцкий попал на пост наркомвоена? Оказывается, он фактически сбежал с поста наркома иностранных дел и добился должности создателя новой армии с назначением на главные посты царских офицеров, которых будут удерживать от предательства с помощью взятия их семей в заложники. Это очередной стереотип о «реальной политике» Троцкого, который решил применить эту тактику (и не сразу, а в сентябре 1918 г. в связи с массовыми предательствами военспецов) — но план фактически провалился: в том числе из-за того, что сама власть не проявила в этом настойчивости[12]. Троцкий позднее писал:

«Не будем настаивать здесь на том, что декрет 1919 г. вряд ли хоть раз привел к расстрелу родственников тех командиров, измена которых не только причиняла неисчислимые человеческие потери, но и грозила прямой гибелью революции. Дело в конце концов не в этом. Если б революция проявляла меньше излишнего великодушия с самого начала, сотни тысяч жизней были бы сохранены. Так или иначе, за декрет 1919 г. я несу полностью ответственность. Он был необходимой мерой в борьбе против угнетателей. Только в этом историческом содержании борьбы — оправдание декрета, как и всей вообще гражданской войны, которую ведь тоже можно не без основания назвать “отвратительным варварством”»[13].

Серия 7 посвящена мифу о небезызвестном адмирале Щастном. Оказывается, Свердлов лично сказал Троцкому, что его планируют заменить на Щастного, потому что авторитет Троцкого слаб на флоте. После того, как в прошлой серии мы отлично видели революцию, устроенную исключительно матросами со словами Троцкого на устах, это как издевательство и воспринимать нельзя. Но дальнейшие действия Троцкого, как ни странно, ближе к аутентичному мифу — он прибывает к Щастному куда-то на современные корабли и приказывает подготовить команды для уничтожения Балтийского флота, чтобы он не достался в руки немцам. Щастный, которого в соответствии со старым антисоветским мифом представляют единоличным его спасителем за счет перевода во время «Ледового похода» из Гельсингфорса в Кронштадт, разумеется, гневно отказывается. Тогда Троцкий лицемерно вызывает его за наградой, но вместо этого арестовывает за неподчинение прямо в своем кабинете. Дзержинский возмущается тем, что матросы недовольны арестом Щастного и угрожают бунтом, на что переодевшийся в дорогую кожанку Троцкий с апломбом римского консула изрекает: «Мы власть. Мы не должны подстраиваться!» Он доказывает, что Щастный — и заодно семья Романовых — представляет опасность для революции и требует возврата смертной казни в связи с начавшейся Гражданской войной. Его поддерживает Ленин; вот так, безо всяких серьезных обсуждений и аргументов, вопрос решен. На заседании Верховного ревтрибунала, который в сериале упорно называют «судом», Троцкий заявляет, что Щастный стоял за контрреволюционным заговором во флоте и пропихивает против правил своего свидетеля — Ф.Ф. Раскольникова. Показания Раскольникова противоречивы и не содержат точных фактов, так что защита опровергает его обвинения. Тогда Троцкий уходит к составу трибунала на закрытое заседание и фактически заставляет утвердить смертный приговор.

Это, разумеется, очередные искажения — которые, правда, авторы придумали не сами (кроме смехотворного утверждения о планах назначения Щастного наркомом), а просто приукрасили и упростили в меру своих ничтожных способностей версию его современных апологетов, в частности, В.Е. Звягинцева и А. Рабиновича, которые, рассмотрев дело Щастного, отмечают только доводы в его пользу, не упоминая о противоположных. На самом деле дело Щастного было куда сложнее. Они связаны с действительно планировавшимся уничтожением флота из-за настояний немцев. Наступление на Петроград также было возможно в связи с отсутствием демаркационной линии. В этих условиях Троцкий, решив быть готовым к худшему, приказал Морской коллегии строго секретно организовать подготовленные команды подрывников, которые уничтожат флот в случае необходимости, причем хорошо оплаченные. Однако на флоте сложилась сложная ситуация. У власти по-прежнему оставались Совет комиссаров флота и избранный им комиссар, матрос Блохин, несмотря на лишение их полномочий и назначения нового комиссара — И.П. Флеровского. Получив приказ, Щастный огласил его в Совете съезда комиссаров флота, чем вызвал недовольство моряков. На нескольких судах находившейся в Петрограде Минной дивизии прошли беспорядки, был выдвинут лозунг «диктатуры флота» и несколько кораблей даже прошли в город к как раз бастующему Обуховскому заводу. Беспорядки было спешно пресечены присланными моряками Кронштадта. Главную роль в раздувании недовольства играли скрывшиеся бывшие офицеры Засимук и Лисаневич. Подозревая Щастного в двойной игре, Троцкий вызвал его в Москву и после допроса в кабинете арестовал. Для его суда был срочно назначен Верховный трибунал из членов ВЦИК[14]. В показаниях трибуналу Троцкий привел свои подробные обвинения против Щастного[15]. Часть их безусловно стоит пристать ложными. Но недавно опубликованные документы дела Щастного содержат допрос его Троцким при аресте и допросы свидетелей[16]. Эти показания очевидно неполны, но, однако, говорят не в его пользу. Фактически Щастный признал ряд своих нарушений, ссылаясь на чисто формальные доводы.

Несмотря на решение Троцкого допросить Совет флагманов и Совет комиссаров они, очевидно, так и не были допрошены. Ограничились допросами главкомиссара Блохина, комиссара Минной дивизии Дужека, Раскольникова и Флеровского. Из допроса Блохина быстро стало понятно, что он не отвечает своему назначению, и за Щастным фактически не было никакого контроля. За это Блохин даже временно был арестован как «пособник», но вскоре отпущен. Из допроса Раскольникова выяснилось, что Щастный действительно произнес речь в Совете съезда, но настойчиво пытался огласить ее и на общем пленуме съезда. Было видно, что доклад Щастного объективно способствовал беспорядкам на флоте и компрометации большевиков. Остальные показания ничего принципиально нового не добавили.

Стоит отметить, что в портфеле Щастного были документы, свидетельствовавшие о связях немцев и большевиков. Как ныне установлено, эти документы были из числа т.н. «документов Сиссона»: ловкой фальшивки, сфабрикованной авантюристом Фридрихом Оссендовским в 1918 г. для доказательств связи большевиков и Германии, которые он в итоге продал спецпосланнику президента США Э. Сиссону. Сам Щастный дал показания о том, что собирался показать их высшим военным органам для компрометации слухов о связи большевиков и немцев, для чего взял их в Москву. Но зачем же тогда он хранил эти документы, не передав советскому правительству сразу и вместо этого показывал на флоте, правда, отмечая, что в отношении их источника надо провести расследование? Мотивы его поведения остаются тайной по сей день, несмотря на явные апологетические объяснения некоторых историков, в частности, А. Рабиновича, который считает, что Щастный пал жертвой собственной политики опоры на разложенный флот, потому что «незапланированным результатом была дискредитация советского правительства и, в частности, Троцкого»[17].

В острейшей обстановке лета 1918 г., когда революция висела на волоске, в первую очередь играла роль политическая целесообразность, что повлияло на спешность и жестокость приговора. Троцкий действительно оказывал заметное влияние на следствие, но, разумеется, нелепые угрозы в кабинете есть лишь результат антисоветских слухов, и лично предопределить исход дела он вряд ли мог. Решение трибунала было принято самостоятельно и после жестоких споров подтверждено ВЦИК. И почему тогда Троцкий, разозленный нелояльностью Щастного, не был разозлен позднее нелояльностью Ворошилова, Думенко, других полководцев, с которыми у него были конфликты? Более подробно о деле Щастного можно прочитать в книге К.Б. Назаренко «Балтийский флот в революции 1917-1918 гг.»[18].

Стоит отметить, что почва для подозрений была вполне реальной: возможности организации заговора на флоте под маской «демократии» были. Впоследствии офицерские кадры Минной дивизии действительно организовывали подпольные ячейки на Волжско-Селигерской флотилии, маскируясь под революционных матросов, причем из дивизии они предпочли бежать именно из-за ареста Щастного; к немцам в октябре перебежало и несколько кораблей Чудской военной флотилии[19]. А главное — сложная запутанная обстановка на Балтийском флоте очень напоминает аналогичную обстановку на Черноморском флоте, где в итоге деморализованные остатки флота бежали, и его пришлось затопить немногим оставшимся морякам. Незадолго перед этим в Москве был арестован избранный матросами командующий флотом бывший вице-адмирал М.А. Саблин, под началом которого ранее часть кораблей перешла в Новороссийск. Оставленный им и.о. командующего бывший капитан 1-го ранга И.А. Тихменев благодаря нажиму на дезорганизованный личный состав увел часть флота в Севастополь и фактически сдал суда немцам. И Саблин, и Тихменев позже примкнули к Добровольческой армии. Стоит отметить, что эти события шли почти параллельно — в мае-июне 1918 г.

Все это, конечно, зрителю не покажут. После расстрела Щастного за него мстит его безымянный подручный, который в глухом углу наставляет на Троцкого наган — уже в который раз. И — кто бы мог подумать — в очередной раз не стреляет! На сей раз уже даже не из-за гипноза — подлый Троцкий фактически прикрывается своим выбежавшим сыном, прижав его к груди. Разумеется, у благородного офицера дрогнет сердце, когда он видит ребенка, который, к слову, не выдерживает напряжения и выпускает струйки на мостовую — секса и крови, судя по всему, недостаточно.

Далее сценаристы уже привычно накручивают градус обличений — обвиняя в расстреле царской семьи лично Ленина, Троцкого и прочих большевиков. Стоит ли объяснять, что никаких твердых доказательств причастности большевистских верхов к расстрелу царской семьи нет, да и расстрел этот был результатом не менее сложных общественных и политических перипетий? Зато неожиданно при этом кино-Троцкий в Мексике говорит вполне историчные слова:

«С точки зрения морали, истории смерть царевича не более значима, чем участь сотен тысяч детей, обреченных царизмом на погибель. Если вы такой жалостливый, вспомните их. Или их жизни менее значимы в глазах Создателя? Мы не руководствовались буржуазным принципом вины, нас вела историческая справедливость».

Проблема в том, что сценаристы упорно и старательно вычищают реальный контекст событий, который бы давал основание относиться серьезно к этим доводам — и упорно лгут и клевещут, выставляя все акции красного террора за личную волю и кровожадность Троцкого. Фактически они просто компрометируют доводы Троцкого.

И да — пришло время предъявить Троцкому обвинения в личных расстрелах! Показывается сцена, один в один передранная из фильмов 90-х о кровожадном Сталине, который закидывал трупами немцев. Троцкий, указывая на карту, требует наступления, не считаясь с жертвами, хотя, правда, не получает поддержки Тухачевского, который тут вместо коренастого молодого красавца выведен невзрачным военным средних лет и военспецом-патриотом — откуда безграмотным авторам знать, что это один из немногих полководцев, которые пропагандировали классовый подход в военном искусстве? Получив телеграмму о ранении Ленина, Троцкий скачет в Кремль, где на заседании Каменев по желанию сходящего с ума сценариста предлагает воспользоваться его отсутствием, чтобы устроить переговоры с врагом и начать политику национального примирения. Разумеется, Троцкий в ответ оглашает свои, подчеркнуто людоедские планы:

«Мы создаем будущее, в которое возьмем далеко не всех. Пускай погибнет 30, 50, 70%. Остальные пойдут с нами — в коммунизм… Мы ответим жестче. Мы дойдем до пределов, до которых у него не хватит смелости. Жестокость будет библейской. Мы отменим суд, право, расстреляем несколько значительных групп враждебно настроенных к нам прослоек, организуем концентрационные лагеря, отладим машину подавления контрреволюции и будем карать. Не только виновных, но и тех, кто потенциально опасен. Враг должен четко знать — за каждую каплю нашей крови мы прольем реку их. Это рождение нового мира, а родов без крови, грязи, дерьма не бывает. Вопрос стоит о выживании — мы или они. Только доказав врагу, что мы не остановимся там, где остановится он, мы можем сломить его волю».

А в заключение — эффектная точка! — еще и приказывает расстрелять Фанни Каплан. Итак, Троцкий теперь еще и единоличный идеолог и организатор красного террора, для чего ему приписаны действия Свердлова. Не хватает только приснопамятных фальшивок: «Россия — это вязанка хвороста в огне мировой революции» и «Пусть 90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожили до мировой революции!»

В речи Троцкого неожиданно тонко смешана реальная практика большевиков и клевета про ее мотивы. Можно, конечно, было бы указать, что указанные меры появились не сразу и не вдруг как продукт злокозненной фантазии оголтелых большевиков, а как реакция на их критическое положения в годы Гражданской войны, что подтверждено ныне и историографией. Можно было бы указать, что террор их противников не был ни мягким, ни гораздо меньшим или сознательно ограничиваемым — что тоже ныне вполне подтверждается историографией[20]. Можно было бы указать, что живописуя ужасы террора, авторы ни слова не говорят о позитивных методах революции (решении рабочего и земельного вопроса, просвещении, агитации, борьбе с интервенцией, частых в те времена амнистиях) — а если бы их не было, она бы вряд ли победила. Но раз уже весь красный террор тут приписывается исключительно Троцкому, то обратимся к нему самому. Троцкий как революционный теоретик неоднократно обращался к теме террора, насилия и его оправдания в историческом контексте. Приведем только несколько цитат:

«Террор бессилен — и то лишь в “последнем счете”, — если он применяется реакцией против исторически поднимающегося класса. Но террор может быть очень действителен против реакционного класса, который не хочет сойти со сцены. Устрашение есть могущественное средство политики, и международной и внутренней. Война, как и революция, основана на устрашении. Победоносная война истребляет по общему правилу лишь незначительную часть побежденной армии, устрашая остальных, сламывая их волю. Так же действует революция: она убивает единицы, устрашает тысячи. В этом смысле красный террор принципиально не отличается от вооруженного восстания, прямым продолжением которого он является»[21].

«Если уж искать формальных противоречий, то, разумеется, на стороне белого террора, являющегося орудием тех классов, которые считают себя христианскими, покровительствуют идеалистической философии и твердо убеждены, что личность (их собственная) есть самоцель. Что касается нас, то никогда мы не занимались кантиански-поповской, вегетариански-квакерской болтовней о “святости человеческой жизни”. Мы были революционерами в оппозиции и остались ими у власти. Чтобы сделать личность священной, нужно уничтожить общественный строй, который ее распинает. А эта задача может быть выполнена только железом и кровью»[22].

«Прежде всего и непримиримее всего революционная мораль отвергает сервилизм по отношению к трудящимся, т.-е. те качества, которые насквозь пропитывают мелкобуржуазных педантов и моралистов. Эти критерии не дают, разумеется, готового ответа на вопрос, что позволено и что недопустимо в каждом отдельном случае. Таких автоматических ответов и не может быть. Вопросы революционной морали сливаются с вопросами революционной стратегии и тактики. Правильный ответ на эти вопросы дает живой опыт движения в свете теории»[23].

Можно не разделять подобную беспощадность, сведение морали к классовой борьбе — но сравните эти формулировки, построенные на защите революции и материалистическом понимании истории, с той нездоровой самолюбивой жестокостью, которую лепит сериальная пропаганда. Троцкий-революционер говорит, что надо карать единицы, чтобы спасти тысячи. Троцкий-психопат в кино готов поубивать хоть всех поголовно. Троцкий-революционер говорит, что надо карать только тех, кто враждебен пролетариату. Троцкий-психопат в кино готов убивать во имя некой абстрактной революции. Троцкий-революционер говорит, что террор врагов несравненно более аморален, потому что препятствует победе прогрессивного класса. Троцкий-психопат в кино рассматривает противника как слабака, которому не хватит духа залить врага кровью. Троцкий-революционер указывает на вынужденный характер террора русской революции и необходимость жестоких мер соответственно жестокой обстановке. Троцкий-психопат в кино готов на террор по первому же поводу.

Конечно, компрометируя все это, сценаристы, чтобы опровергнуть классовый характер террора, обращаются к еще одной любимой теме «троцкоедов» — мартовскому Кронштадтскому восстанию 1921 г. Оно показано сумбурно, коротко и дешево, а потому тратить время на описание этого эпизода не стоит. Достаточно того, что в этой версии подручный Щастного, которого так никто и не арестовал, начинает бунт на митинге и требует народовластия и свободы торговли, трупы убитых матросов в летнем (!) Кронштадте жгут ценнейшей в 1921 году соляркой (!), а Троцкий лично руководит подавлением мятежа, угрожая Тухачевскому, который не решается на подавление собственного народа. И впрямь, откуда сценаристам знать, что Троцкий не имел к подавлению восстания отношения, а Тухачевский впоследствии писал целые обобщающие брошюры о методах борьбы с повстанчеством в разных регионы страны?

Но здесь уже нет нужды на длинные опровержения очередной пропаганды. Этому вопросу сам Троцкий посвятил длинную статью «Шумиха вокруг Кронштадта»[24]. Любой желающий может обратиться к современной историографии об этом восстании и собственными глазами убедиться, что ответ наркома был основан на вполне реальных фактах[25]. Скажем лишь, что восстание в Кронштадте было несомненным результатом кризиса большевистской политики, недовольства населения военным коммунизмом, отрыва партии от народа и потери популярности в широких матросских рядах; не проявило руководство большевиков и настойчивости в мирном урегулировании конфликта, подозревая в нем белогвардейский заговор. Но нельзя в то же время забывать о том, что безжалостная логика Гражданской войны действительно поставила Кронштадт перед альтернативой: большевики или контрреволюция. Поэтому важно отметить то, что ныне даже в профессиональных исследованиях отрицается или умалчивается: как показывают архивы белой эмиграции, события в Кронштадте прошли не без старания законспирированных контрреволюционных групп. Речь идет о группировке на острове Котлин рядом с Кронштадтом, которая курировалась из Финляндии организацией Савинкова. Финский офицер Г.Е. Эльвенгрен, активный участник боев против большевиков, сообщал о ней:

«Дело в том, что кронштадтские матросы (существовавшая там организация, связанная с общей), узнав о начавшемся в Петрограде движении и о его размерах вопреки условленному сроку, сочли его за начало общего выступления и, не желая остаться в стороне пассивными, прибыли в Петроград… В Петрограде они сразу сориентировались и заметили, что это не то, что они предполагали. Пришлось вернуться спешно в Кронштадт, движение в Петрограде улеглось, все успокоилось, а они — матросы — оказались уже скомпрометированными перед комиссарами, знали, что будут репрессии и потому решили, сделав первый шаг, не останавливаться на этом…».

Анализ действий руководства мятежников показывает, что они действительно пытались воспользоваться крайне острым положением в крепости и падением популярности коммунистов для захвата власти и обороны ее в надежде дождаться помощи из-за границы: при этом эти мотивы тщательно скрывались от основной массы населения, которая вряд ли бы это поддержала[26]. Подобный сценарий в годы Гражданской войны был частым, что очень сильно повлияло на подозрительность большевиков к любому оппозиционному движению.

Наступает 1922 год. Царит голод, так что Горький упрашивает Троцкого организовать сбор пожертвований через бывшего министра Временного правительства, профессора С.Н. Прокоповича. Последний как раз идеологически обрабатывает сына Троцкого Льва Седова. На заседании правительства Ленин предлагает для покупки зерна за границей начать изъятие золота у церкви с аргументацией «чем больше нам удастся расстрелять попов, тем лучше»: по сути, пересказ его известного «письма Молотову» от 1922 г., которое, очевидно, вообще никогда не оглашалось (да и для расстрелов попов было сделано крайне мало). На деле благодаря тщательной подготовке властей общее число жертв, погибших в ходе изъятия церковных ценностей, было немногочисленно: на данный момент по материалам 29 регионов известно всего о 50 жертвах, погибших по разным причинам, от расстрела до уличных столкновений. Даже с дальнейшими исследованиями вряд ли это число сильно вырастет. Да и расстрелов священников на самом деле было, вопреки представлениям, немного – за всю революцию и вплоть до переписи 1926 г. общие жертвы православного духовенства вряд ли составили больше 4,5 тыс. человек – 6,8% от дореволюционного числа[27]. Попутно Троцкий просит освободить поэта Н.Гумилева (который расстрелян в прошлом году) и выпустить ГПУ за границу А.Блока (умершего незадолго до расстрела Гумилева). ГПУ, разумеется, отказывается на основании того, что Блок спутался с заграницей. Сразу после этого Ленин, который демонстративно кашляет, пересказывает Троцкому уже «письмо к съезду» из 1923 г. и требует не отталкивать Дзержинского. Последний же почему-то по приказу Сталина арестовывает Прокоповича, причем это делают прямо в училище, на глазах Льва Седова. Блок, разумеется, умирает под какие-то апокалиптически-шизофренические письма Горького о кровавом молохе революции.

Далее происходит смехотворно показанная забастовка профессоров и студентов с демонстрацией и арестами их чекистов, которые задерживают и Льва. Тот кричит на своего отца, обвиняет его во всех смертных грехах и отрекается от него — это у Бронштейнов семейное. Троцкий в ответ предлагает арестованному публицисту И.А. Ильину подписать письмо с признанием советской власти, на что тот героически отказывается и предсказывает, что большевики передушат друг друга. Видимо, это действует, потому что Троцкий на заседании Политбюро выступает против расстрела саботажничающих профессоров, арестованных в ходе какого-то вымышленного сценаристами (хотя подразумевается, что чекистами) заговора. В итоге Троцкий является автором идеи высылки интеллигенции за границу, и Ильина в ЧК силой заставляют подписать документы о невозращении. Заканчивается все очень сильно перевранной историей о противостоянии Ленина и Троцкого Сталину. Достаточно того, что она не совпадает даже с мемуарами самого Троцкого.

Все это такой клубок лжи и наглости, что его распутать нелегко. Вся линия со Львом привычная ложь — он был теснейшим соратником отца по IV Интернационалу, не говоря уже о том, что в 1922 г. ему было 16 лет, и никаким студентом он тогда не был. С Гумилевым все понятно. Поэт был расстрелян за участие в контрреволюционной организации по «делу Таганцева» в Петрограде, что нынче вполне установлено фактами, несмотря на лживые опровержения антисоветчиков, добившихся его формальной реабилитации. Кстати говоря, на организацию Таганцева вышли через аресты указанной выше кронштадтской организации[28]. За Блока, остро заболевшего в мае-июне 1921 г., действительно просил Горький, считая, под влиянием врачей, что поэту надо отдохнуть в санатории. Однако его не захотел выпускать заведовавший выдачей виз глава Особого Отдела ВЧК В.Менжинский, уже порядочно раздраженный побегами за рубеж писателей, выезжавших под честное слово. Однако решение было опротестовано Луначарским, и 23 июля Политбюро дало разрешение на выезд. Но было уже поздно, болезнь развивалась настолько быстро, что пришлось поднять вопрос о выдаче визы и жене Блока, а уже 7 августа писатель умер[29]. Затягивание выдачи визы, следовательно, объясняется, обычным бюрократизмом — иначе как объяснить без оголтелых обвинений большевиков, почему они не выпускали Блока, но выпустили Ходасевича, Бальмонта и прочих, которые так и не вернулись из-за границы?

Ликвидация же общественного Помгола под руководством Прокоповича была связана с сильно преувеличенными подозрениями властей в том, что вступившие в него общественные деятели — эсеры, кадеты и пр. — используют организацию для авторитета перед заграницей и антисоветской борьбы. С теми же мотивами связана и высылка за рубеж антисоветски настроенных общественных деятелей, ученых и публицистов[30]. В сериале это безапелляционно изображается как бессмысленная и иррациональная волна гонений против интеллигенции со стороны сумасшедших большевиков, для чего механически слеплены самые разные эпизоды. Вот только авторы тут подложили свинью сами себе — террористическая организация Таганцева, объединившая остатки кадетской интеллигенции с зарубежной разведкой и недобитой белогвардейской офицерщиной, объясняет, откуда у большевиков были такие стойкие подозрения в отношении антисоветской общественности. Особенно характерно, что на роль главного героя сопротивления выбрана фигура И.А. Ильина, известного, помимо того, что его сейчас цитирует Путин, рядом сочувственных работ о германском фашизме. Правда, тот не ответил Ильину взаимностью, и он стал жертвой сразу двух «тоталитарных режимов». Помнится, в сериале «Есенин» на роль невинной жертвы тоже был выбран некий Ганин, расстрелянный за организацию русских фашистов, чекисты подставляли невиновных, а Троцкого в исполнении Хабенского пародировали с еврейским акцентом… 10 с лишним лет прошло — круг замкнулся.

Финал и современная школа фальсификаций

Итак, осталось только рассмотреть, что творилось с Троцким в Мексике. Это несложно, поскольку вся линия 1940 года очень однообразна. Она проходит под влиянием знаменитого мексиканского карнавала Дня мертвых, который тут ради соблюдения хронологии «вселенной» проходит в мае — а не в ноябре, как в реальности. Именно на нем Троцкий впервые знакомится с канадским журналистом и ветераном Испании Фрэнком Джексоном, убежденным сталинистом. Однако вместо того чтобы критиковать Троцкого на основе сталинской пропаганды, он постоянно обвиняет его во лжи, жестокости, бездушии и закономерном поражении — ведь Сталин, а не Троцкий в итоге победил. В ответ на это Троцкий каждый раз высокомерно отвечает, что он делал все абсолютно правильно, отрицает свои грехи и провалы, во всем обвиняет Сталина, отождествляет себя с революцией и занимается бессовестным самообожествлением. О сталинских репрессиях при этом даже толком не упоминается — видимо, чтобы не скомпрометировать обвинения Джексона. Эти длинные, нудные и тяжеловесные диалоги служат связкой, оправдывают погружение зрителя в вышеописанные эпизоды. Троцкий не может убедить Джексона, но морально его подавляет, и ему удается добиться того, что Джексон начинает сам сходить с ума из-за демонической силы оппонента. По такому шаблону аккуратно идет каждая серия. В конце обязательно заявляется мертвец из воспоминаний. Причем каждый раз новый — жена, отец, друг, знакомый, даже сам Ленин. Каждый мертвец обвиняет Троцкого во всех смертных грехах или заставляет переживать прошлое. Ленин, например, запугивал былого соратника страхом смерти и с сожалением говорил, что зря они царя расстреляли — не успел, вражина, помучиться.

Кроме того, в конце первой серии на Троцкого нападают какие-то непонятные убийцы, которые обстреливают дом из автоматов, но Троцкий просто не замечает красиво проплывающие в замедленном действии пули, разговаривая с покойной Соколовской. Это, видимо, для красоты. В реальности все было не так слащаво — Седова, Троцкий и их сын Сергей при выстрелах свалились с постели на пол и забились в угол. Их спасло только то, что нападение совершили не профессиональные стрелки, а испанские ветераны под руководством художника Давида Сикейроса, который пошел на этот акт по заданию НКВД и из своих сталинистских убеждений. Причем в охраняемый особняк Троцкого убийцы не просто вошли, а пробрались через своего человека в охране, американца Роберта Шелдона Харта, которого потом убили. Интересно, что Троцкий так и не поверил в это предательство, несмотря на все доказательства, и даже установил на стене флигеля своего особняка чугунную доску, на которой были отлиты имя, фамилия, годы жизни погибшего и слова, объявлявшие Харта жертвой Сталина[31]. Интересное поведение для «эгоиста».

А вот на вечерней прогулке с Джексоном Троцкий еще раз походя показывает свое презрение ко всем, кроме себя, доказывая, что и Ленин, и Сталин, и Парвус всего лишь добивались своих интересов. Ленину уготована была роль Бога-Отца, Сталину — Бога-Сына, а ему, Троцкому — Иуды. Опровергать эту чушь в устах человека, всю революционную деятельность в эмиграции противопоставлявшего революцию Ленина термидору Сталина, было бы слишком утомительно.

Не остался в стороне и другой стереотип о Троцком — его любовные отношения с художницей Фридой Кало. Здесь Кало, ее муж Диего Ривера и Троцкий живут вместе, чуть ли не семьей, пропагандируя свободную любовь. Фрида заводит связь и с Джексоном, и через него передает письмо Троцкому, в котором умоляет его бежать с ней куда-то за границу. Троцкий после потрясения решительно отказывается. Не потому что любит жену, конечно, — а потому что это перечеркнуло бы его жизнь и заставило бы выйти из противостояния со Сталиным. Ну да, ради романтической линии можно и забыть, что с Фридой Кало Троцкий виделся всего лишь несколько недель в 1937 году, а любовная связь если и была, то до постели не дошла.

И, наконец, только в последней серии нам говорят то, что и так всем известно — Фрэнк Джексон на самом деле Рамон Меркадер, агент НКВД (который в сериале почему-то поменяли на ГПУ). Правда, он на самом деле втерся в доверие к Троцкому под именем француза Жака Монрара, изображая из себя убежденного троцкиста — но тогда было бы сложнее придумывать обличительные диалоги.

Заканчивается все это безобразие очередными убогими потугами на драму. Троцкий узнает от мексиканцев, что Джексон не тот, за кого себя выдает, но неожиданно вдруг решает принять смерть, истерично орет на Джексона, кричит об очищающем огне революции, что Советский Союз победит, и потому победит дело его жизни, провокационно бьет его тростью — и добивается того, что Джексон сам забивает его ледорубом в состоянии аффекта. Это показано, вопреки общей стилистике, довольно скупо — мозгов по стенкам и крови довольно мало. Троцкий просто уходит в метель, размышляя, что он бессмертен, пока бессмертно его дело, а потом его сбивает поезд революции — последняя «тонкая» метафора.

Подведем итоги. «Троцкий» — нелепый гротеск, где глупость действия часто напоминает водевиль, вот только воинствующий тон и забронзовевшая серьезность установок авторов не дают над этим смеяться. Ничтожность драматических потуг заставляет лишь скучать или испытывать душевную боль от глупости и нелогичности. Несмотря на внешне богатую «картинку», производимую за счет костюмов и реквизита, сериал предсказуемо плох даже в чисто техническом плане — посредственная операторская работа, неподходящая громыхающая музыка, неумелая стилизация под эпоху, многочисленные до оскомины скучные диалоги. После этого смешно даже говорить о какой-то актерской игре, которая тут, когда встречается, никакого значения не имеет. Зрителю везет хотя бы в том, что большинство актеров похожи на оригинал, но все равно некоторые личности преобразились до неузнаваемости. Особенно не повезло чекисту Якову Агранову, который из типичного еврея превратился в низкорослого русского мужичка в папахе, грубого и глупого: более того — он тут участвует чуть ли не во всех репрессиях по очереди!

Спешка в изготовлении привела и к ставшему нормой в нашем отечестве полному наплевательству на существенные детали, даже самые очевидные, и просто к бессовестной халтуре. Только этим можно объяснить, почему нарисованные для общих связок зимние планы с паровозом пришлось пихать в сцены лета 1918 года; убийцы Троцкого обстреливают его дом в 1940 г. из автоматов “Sten” образца 1941 г. и пистолета-пулемета “Ingram MAC-10” образца 1964 г.; Троцкий приезжает в революционный Петроград на поезде «Варшава — Санкт-Петербург», хотя и школьникам известно, что Петербург в 1917 г. был переименован, а Варшава была занята немцами; в 1900-х ездят на автомобилях из 1920-х, а в 1940-м — на послевоенных; в 1905 г. русские войска ходят в форме Первой мировой; подручный Щастного тычет в Троцкого наганом с пластилином вместо патронов; сам Щастный ходит с советской кокардой на фуражке; у Троцкого звезды-кокарды на одной и той же фуражке еще и меняются; паровозы либо нарисованы на компьютере, либо сделаны из игрушечных моделей; в титрах брестские переговоры начинаются 9 декабря, а заканчиваются… 19 октября (!); Лавр Корнилов в титрах умирает в 1919 г., а не в 1918 г.; И.А. Ильину вообще перепутали в титрах годы жизни — 1913-1978; целые периоды пересказываются нарисованными на компьютере слайдами; крейсер «Аврора» стреляет по Зимнему, стоя совсем на другом месте, чем стоял на самом деле; и, наконец просто вопиющее бесстыдство: во всем сериале, что до, что после революции используется то дореволюционная, то реформированная орфография, которая местами смешивается вообще в какую-то бессвязную белиберду, больше пригодную для иностранных клюквенных фильмов.

Допустим, халтуру и псевдоисторию можно простить ради талантливого сюжета и идеи — но где же они? Основной «концептуальный» замысел сериала, несмотря на огромное количество псевдофилософских диалогов и символов, крайне несложен и легко умещается в две строки из описания на сайте самого же Первого канала: «С каждым новым интервью все яснее, как урожденный Лейба Бронштейн, сын богатого земледельца, мутировал в беспощадного идеолога красного террора»[32]. Троцкий, обычный молодой идеалист, без каких-либо причин превращается в высокомерного нарцисса и воинствующего фанатика, опьяненного своими доктринами. Сериал при этом концентрирует почти все штампы антитроцкистких характеристик героя: он умен, жесток, циничен, находчив, легко манипулирует людьми, отличный оратор — но при том глубоко беспринципен, лжив, равнодушен к крови и даже к собственным товарищам и семье. Все свои таланты он использует для своей исступленной идеи, в которой находит самоутверждение. Ради собственной исторической славы, слегка прикрытой уверениями в альтруизме и желании блага человечеству, сериальный Троцкий готов на любое преступление, а редкие моменты жалости, страха и просветления только оттеняют его зашкаливающий нарциссизм и жестокость. Достойный посыл? Но ведь при этом старательно вычищено абсолютно все, что могло бы объяснить героя, компрометируются любые его оправдания, полностью вычеркнут сложный исторический контекст русской революции — и Троцкий оказывается единоличным виновником всех жестокостей. Поэтому обсуждать достоинства сериала нелепо — с таким же успехом можно обсуждать достоинства нацистских агиток. А то, что это агитка, и грубая — несомненно.

Внимательный анализ показывает, что создатели сериала ознакомились с воспоминаниями Троцкого, эпизоды из которых рассыпаны буквально по всему сюжету. Читали они, по всей видимости, и его работы, из-за чего перенесли в сериал сильно перевранные и упрощенные оправдания террора и обличения Сталина. Кое-какие элементы выдают и знакомство как минимум с оценками Троцкого современниками — хотя, конечно, выбраны исключительно негативные, о чем продюсер Цекало сказал прямым текстом:

«Кроме того, мы с Олегом Маловичко, автором сценария, прочитали огромное количество материалов, и совершенно необязательно было изнурять этим еще кого-то. Мы просто добыли большой массив, а дальше из него совместно и с одним Константином, и с другим Константином, выбирали то, что нам важно для того, чтобы донести одну из мыслей, в том числе и ту, которую озвучил Константин, откуда рождаются»[33].

При этом они не чурались наглого воровства: любовница в поезде Троцкого, постоянные временные перебрасывания и даже целый ряд эпизодов — из аналогичной агитки еще 90-х «Троцкий» (1993). Последнюю писал Эдуард Володарский, известный сценарист и драматург, который в постсоветской России стал многостаночником, ответственным за создание целого ряда псевдоисторических сериалов, настолько же лубочно-пропагандистских, как «Троцкий». Именно на его совести такие масштабные идеологические поделки как «Штрафбат», «Столыпин… Невыученные уроки», «Последний бой майора Пугачева», «Девять жизней Нестора Махно», «Утомленные солнцем-2», «Страсти по Чапаеву», «Григорий Р.». Во всех них главный герой, от Чапаева до Распутина, обязательно был во всем положительным, а его противники — убогими до карикатурности, во всех них царили перевирание истории и пропагандистская ходульность. Более того, Володарский же был первым автором сериала «Демон революции», который одновременно с «Троцким» крутился на канале «Россия-1». Теперь уже новое поколение пропагандистов ворует его наработки — дело живет и побеждает! «Троцкий» — собственно, и есть точное повторение антисоветских агиток 90-х-начала 2000-х, которые так же «переосмысляли» исторические факты и концентрировались на демонизации реальных советских деятелей, доходя в усердии до полного абсурда («Россия, которую мы потеряли» (1992), «Сталин» (1992), «Под знаком Скорпиона» (1996), «Романовы. Венценосная семья» (2000), «Телец» (2001)).

То, что создатели изначально делали продукт как пропагандистский — несомненно. Он сляпан кое-как к столетию Октябрьской революции — работа над сценарием шла еще в январе 2017 г[34]. Заказ сделан через компанию А.Е. Цекало «Среда», которая выдает наиболее дорогие и успешные телепередачи и сериалы целому ряду каналов, в том числе не менее бредовые и клюквенные сериалы про советское прошлое («Фарца», «Обратная сторона луны»). Разумеется, вменяемые люди понимают, что сериалы «Мажор», «Гоголь. Начало» и сценарий от автора «Притяжения» — это вопиющая дрянь, гадость и халтура. Но на «культурном» российском поле, больше напоминающем залитую дождями свалку или полигон испытания химического оружия, где сложно найти что-то съедобное или живое — такое считается несомненным признаком авторитетности и маркой качества. К «Троцкому» «Первый канал» пристегнул уже «документальную» клевету, фильм «Подлинная история русской революции», который начинается неприкрытой апологетикой Российской империи и пересказом мифов из монархической литературы — вроде того, что якобы сам американский президент Уильям Тафт хвалил рабочее законодательство Российской империи, что давно разоблаченная ложь, — а потом сваливает всю вину за революцию на либеральную «оппозицию» и спонсируемых ею революционеров, точь-в-точь в соответствии с современной охранительной пропагандой самого низкого, киселевского пошиба. О Кровавом воскресенье первая серия не говорит ни слова, выдав революцию исключительно за действия подпольщиков-революционеров. Этого достаточно, чтобы понять, как видят революцию профессиональные лжецы канала.

Знакомство в силу производственной необходимости с некоторыми аспектами изображаемого не спасло авторов от вопиющей безграмотности в вопросах троцкизма и политики вообще. Суть их взглядов — исключительно в обличении революционеров как зверей, лгунов и фанатиков:

«Ну, он был один из родоначальников терроризма, экстремизма. Собственно, сегодняшние троцкисты — это по-прежнему очень сильная партия, и экстремисты, террористы, и даже антиглобалисты, они в разных степенях, но последователи Троцкого.

...Собственно, поезд предреввоенсовета, как он официально назывался или бронепоезд Троцкого — это бронепоезд называют предвестником Гестапо»[35].

«Троцкий был иконой революции. На самом деле мало кто знает, что революцию как таковую, Октябрьскую революцию, сделал не Ленин, а Троцкий. Ленин в это время отсиживался на конспиративной квартире и вообще был трусоват и не столь решителен, как Троцкий. Фигура Троцкого и значительная в смысле его эго, которая там внутри ему не давала покоя. Выращивала монстра. Его обожала, боялась и обожала армия, которую он собственно и создал»[36].

Один из ключевых продюсеров «Первого канала» не знает истории на школьном уровне. Взгляд же подобных деятелей на русскую революцию как на бессмысленную жестокость подлых и циничных фанатиков не нов: так свергнутые классы рисуют каждую новую революцию. Ужасающее качество и глупость сериала на таком фоне мало выделяются. Да и в целом сериал «Троцкий» не слишком далеко отстоит по уровню от других образчиков псевдоисторической телепропаганды. По примерно тем же лекалам делались в свое время и «Есенин», в котором абсурдно пытались приписать большевикам убийство поэта, и «Адмиралъ», в котором сознательно заменили все неблаговидные поступки Колчака на положительные.

Отличается он, во-первых, еще более вопиющей исторической нелепицей, чем раньше. Если ранее псевдоисторию пытались маскировать хотя бы так, чтобы незнающий человек поверил в проход крейсера по минам под молебен, как в «Адмирале», — то «Троцкий» перевирает даже общеизвестные факты, фактически создавая собственную альтернативную историю. Разбавленную рядом эпизодов, которые вообще физически невозможны. Судя по некоторым другим образцам нашего «кино», вроде «Матильды», киноделы так устали от необходимости даже минимального соответствия истории, что решили откровенно рисовать свои фантастические сюжеты на формально историческом фоне. Первый этап засорения мозгов населения закончен, можно переходить ко второму — убедить их, что истории и объективной реальности вообще не существует, может быть что угодно. Это, несомненно, отражает колоссальную деградацию правящих классов, которые давно уже даже агитку не могут сделать качественно.

Во-вторых, «Троцкий» — это самый мракобесный выкидыш нашей пропаганды за долгие годы. Сериал не просто выставляет революцию бесконечно проливаемыми реками крови, детищем обманутых люмпенов и циничных безжалостных тиранов. Он еще и густо замешан на псевдопсихологической основе, извращенном фрейдизме, рассматривая вождей революции как психически ненормальных людей, которые упиваются славой и идейными схемами из-за скрытой неудовлетворенности. Отсюда такая болезненная фиксация на половой теме и неприкрытой порнографии в объяснении политики — в духе флагмана нацистской пропаганды газеты «Штурмовик». Фрейду действительно было бы что тут сказать, только вовсе не о революционерах. Все это дополнено грязным шовинизмом, ненавистью к простому народу и постоянным выпячиванием еврейского происхождения. Еврейство вспоминают Троцкому много и охотно, его происхождение подчеркивает Ленин, грубо кидает как обвинение Сталин, кричит об этом отец — и, наконец, верх абсурда: грубо эксплуатирует антитроцкистская тройка Сталин-Каменев-Зиновьев, в которой последние двое сами евреи! Сериал явно с большим трудом удерживается от открытого антисемитизма. Хотя это не мешает его авторам позволять себе ксенофобские высказывания:

«То, что революция — это кровь и смерть, и это страшно, это вообще нечего обсуждать, любая революция <…> все, кто затевал революции, это все в итоге заканчивалось в общем кровью, реками крови на улице, демократии, которая потом превращалась в то, что сейчас мы можем наблюдать в Европе. Ну, сейчас без всякого какого-то лжепатриотизма говорю, но эта толерантность с мигрантами, она уже переходит все границы, вот»[37].

В заключение стоит отметить, что сам Троцкий, которому приходилось знавать клевету и похлеще, вряд ли бы удивился бы такой вопиющей лжи. Не будем удивляться и мы, ведь сериал — лишь кирпичик в системе оболванивания страны охранительной пропагандой в год столетия революции. Многих подобная чушь наверняка обманет. Но как в свое время не помогли «Утомленные солнцем», «Адмиралы» и прочие «Есенины», так и теперь прогнившей до основания пропагандистской машине не помогут в конечном итоге «Троцкие», «Демоны революции» и прочая дешевая ложь.

---

По этой теме читайте также:

---

Примечания

Имя
Email
URL
Отзыв