Сказал рабби Гамлиэль: За три вещи люблю я персов. Они скромны в еде, скромны в отправлении нужды и скромны, когда возлягут с женщиной.
(Иерусалимский талмуд. Трактат Берахот, 8b)
Мой друг – важный человек в Тегеране. Его звать Мухаммед Али, но мы всегда звали его сокращенно – Мамали с ударением на последнем слоге. Так принято среди персов, и он сам себя так зовет. Мамали работает... я не хочу знать, где он сейчас работает. Я познакомился с ним в Париже, когда мы все еще нигде не работали, а лишь учились и с надеждой смотрели в будущее. Мамали учился на авиаинженера и приходил к нам довольно часто. Он принадлежал к влиятельному персидскому роду, и грядущая революция расколола его семью. Мы подружились и поддерживаем связь по сей день, особенно сегодня, когда интернет соединяет людей, живущих в разных мирах. И мы неторопливо, как принято у нас на Востоке, ведем с ним длинный диалог.
Скажи мне, Мамали, исламская атомная бомба нужна Ирану?
- Бомба? Нам нужна ядерная энергия. Это не только насущная необходимость, не только гарантия сохранения нашего порядка и образа жизни, но и дело национальной гордости. И так было до революции, и так это сейчас. Здесь не только политика, здесь больше, чем политика... Давай оставим политику, ведь это самое неудачное, что может быть взято для понимания истинной сути любого общества.
Меир Джавендафар, уроженец Ирана, руководит центром консалтинга в Лондоне и Тель-Авиве (www.meepas.com). Он тоже считает, что ядерные амбиции были уже у иранского шаха. Американцы продали Ирану первый ядерный реактор. Шах стремился сделать Иран региональной державой, самой сильной от Средиземного моря до Индийского океана, обеспечить гегемонию в регионе. Идеология нынешней исламской республики в этом вопросе ничем не отличается от режима шаха. Иранские аятоллы такие же националисты, как и шахские генералы. Иран сегодня окружен американской армией в Ираке, Афганистане и в бывших советских республиках Средней Азии. Американская администрация уверена, что ядерное оружие в руках тегеранского режима мешает демократизации Ближнего Востока. Руководители Исламской республики Иран полагают точно так же, только в ядерном оружии видят гарантию сохранения своего политического режима.
Политика редко проникает в наши письма. Мы оба знаем слишком многих людей, толкующих о странах и обществах, которых они не понимают. И многих, которые, как дети, играют в политику в странах, совершенно не понимая их жизни. Хотя, безусловно, политика – одно из проявлений человеческой сути.
Беэр-Шева, 1992
Признаться, я и сам приложил руку к созданию ажиотажа вокруг иранской ядерной программы. В 1992 году мне в руки неожиданно попал заказ на выпуск информационного бюллетеня на русском языке. Тогдашний мэр Беер-Шевы Ижо Рагер хотел «настоящую местную газету», и мы ему сделали настоящую. Однако платить за это мэрия не спешила, зато комиссаров слала постоянно. В конце концов, мне надоело. Я послал комиссаров домой, а сам остался с тремя журналистами.
Поначалу я лично не ничего не писал, рассчитывая на их профессионализм, однако газета выходила тусклая. Реклама поступала, а вот материалы выходили отвлеченными и неинтересными. Однажды, когда подошло время верстки, я обнаружил, что текстов не хватает. Я рассердился и, чтоб не наговорить лишнего, сказал коллективу, что ухожу на два часа подышать воздухом и если, вернувшись, не найду материалы, то уволю всех. Вернувшись, я обнаружил, что один журналист, бывший ответственный секретарь вечерней газеты из столицы Молдовы, ушел домой. Он хорошо умел бегать советоваться в райком с «горячей полосой». Молоденькая журналистка сидела в углу и хлюпала носом. Оказалось, что весь ее журналистский опыт заключался в том, что на своей радиостанции она записывала передачи из Турции и Ирана и относила их в республиканское КГБ для дешифровки. Она осталась со мной и помогла удержать газету на плаву, но уже в качестве директора по рекламе.
Единственным, кто не отступил, был редактор Сережа Подражанский. Он все-таки был настоящим журналистом. Не имея ни темы, ни понятия о местных делах, Подражанский не сдался и выдал на-гора таблицу местного футбольного турнира. Я понял, что выхода нет, и сразу успокоился. Увольнять я никого не стал, а сам сел за компьютер и с юморком написал местную хронику, заполнившую все дыры. Я жил здесь много лет, знал всех и вся. Оказалось, что я инстинктивно понимал, как определять общественный интерес. Писание мне понравилось, а самое главное, мои хроники понравились читателям. Дела пошли. Однако трудней всего было пробиться к источникам свежей информации и попасть в круг ивритских журналистов.
В те дни телевидение из России один за другим открывало секреты недавно рухнувшего Советского Союза. Я впервые услышал названия секретных ядерных спецгородков - «почтовых ящиков»: Арзамас-16, Челябинск-65, Красноярск-26, Свердловск-44, Ангарск... Узнавал я и про крах советской науки, про безработных ученых, готовых продать свои знания кому угодно.
В Израиль за три года съехалось около миллиона эмигрантов, сорванных с насиженных мест. Приходилось слышать разные жизненные истории, часто любопытные и захватывающие. Муниципалитеты на юге страны уволили всех дворников-арабов. На их место приняли русскоязычных – как правило, людей с высшим образованием: врачей, музыкантов, учителей, инженеров и ученых. Образ русскоязычного «профессора-дворника» на короткое время стал нарицательным и обыгрывался в прессе и на эстраде.
Услышанные истории сложились вместе, и у меня вызрел сюжет. Работая дворником и отчаявшись устроиться по специальности, бывший советский ученый-атомщик принимает приглашение и через Вену уезжает в Иран строить «бомбу для аятоллы». С этой историей я пошел к известному в городе общественнику Марку Мойзесу, кормившему местную ивритскую журналистскую братию историями из эмигрантской жизни. Расчет оказался точным. Мойзес заслужено слыл человеком общительным и тут же поторопился разнести мою историю по знакомым журналистам. Мне стали звонить, но я не спешил что-либо подтверждать, а тем более публиковать у себя в газете.
История о русском дворнике-атомщике, зажгла воображение русскоязычных газетчиков. Несколько недель из издания в издание кочевали, обрастая подробностями, истории о «предателе из Беэр-Шевы», «изменившем родине», а то и чего похлеще. Появлявшиеся в то время как грибы после дождя русскоязычные газеты публиковали статьи и комментарии безо всякой проверки или ссылки на источник. В конце концов, я тоже опубликовал у себя коротенькую заметку «Бомба для аятоллы», где, ссылаясь на «материалы газет», рассказал свою фантастическую историю.
Ивритские журналисты вели себя более профессионально. Один за другим они приходили ко мне и просили отдать или даже продать им «скуп» или, по крайней мере, дать наводку. Естественно, что я под разными предлогами отказывался. Самым настойчивым оказался Цвика Алуш из крупнейшей израильской газеты «Едиот ахронот» (Последние известия - ивр.). Не добившись от меня ничего, он просидел два месяца в архивах разных муниципалитетов, перерыл сотни личных дел эмигрантов, пытаясь найти хоть какой-то след. Так или иначе, но для меня знакомство с прессой состоялось. Меня потихоньку начали принимать за своего. Стали приглашать на пресс-конференции и мероприятия, делиться информацией и спрашивать моё мнение о русских делах.
Месяца через два мне позвонил некий Эли из канцелярии Главы правительства Израиля. Он попросил о встрече и даже выразил желание приехать ко мне в офис. Канцелярия Главы правительства Израиля курирует различные спецслужбы, и в те дни со мной иногда встречались их сотрудники, чтоб собрать информацию о тех или иных эмигрантах, которых я мог бы знать по своей жизни в СССР. Как и другие посетители такого рода, Эли вручил визитную карточку, явно только что изготовленную печатным автоматом на автовокзале. Оказалось, что его интересует «бомба для аятоллы». Я сразу же признался, что речь идет о газетной утке, и подробно рассказал, как история кругами расходилась по стране. Рассказал и о стараниях Цвики и о других забавных случаях, связанных с моей историей. Эли все внимательно записал, сфотографировал заметку из моей газеты. Когда я закончил, он поднял глаза и произнес: «Все это замечательно. А теперь расскажи, как ты на самом деле узнал об этой истории?» И я мгновенно сообразил, что попал в яблочко, и моя творческая интуиция позволила угадать действительно произошедшее событие.
Тегеран 1979
Мы приземлились в Тегеране перед закатом. Огромный город, имя которого на фарси означает конец пути, лежал как на тарелке, окруженный горами. Возвращаясь из Сингапура, я нашел какой-то сверхдешевый чартерный рейс, включавший четыре дня ожидания в Тегеране. В Иране вовсю шла революция. Целый год по улицам шли бурные демонстрации. Однако я не интересовался новостями, потому что не верил, что самое новое – всегда самое важное. Революция была для меня внове, и я не знал, как и в наше время жизнь стран и народов способна резко измениться.
Незадолго до революции в Иране пышно отмечалось трехтысячелетие персидского государства. Мы смотрели по телевизору на празднования и на впечатляющий военный парад. Шах Мухаммед Реза Пехлеви приветствовал с трибуны дефилирующую конницу, баллистические ракеты и древние колесницы. Казалось, такую мощь невозможно поколебать. Значительно позже, когда на Красной площади в карауле стояли войска и одного за другим хоронили последних советских вождей, я вспоминал картинки из Тегерана и понимал, что здесь тоже близится конец эпохи.
Тогда в Тегеране мне и в голову не приходило, что конец шахского режима так близок. В аэропорту было шумно. Иностранцы уезжали из страны. Люди нервно суетились. В разноликой толпе я сразу определил небольшую группу израильтян. Наших трудно с кем-то спутать. Израильтяне сидели на чемоданах, узлах и пакетах. Я еще думал подойти, когда вдруг узнал Осю Фильчука. В нашей Средней спецшколе с преподаванием предметов на французском языке он выделялся своей «нездешней» внешностью. Накануне Шестидневной войны мои родители сказали по секрету, что семья Фильчуков уехала в Израиль. В Израиле Ося сходил за йеменца, хотя изрядно располневшего. Я уже раньше встречал его в Израиле и знал, что он работает инженером в крупной строительной компании Солель-Боне и строит какой-то объект неподалеку от Исфагана.
Я обрадовался знакомому, а израильтяне сразу приняли меня как своего. Они-то мне и порассказали, что происходит. Строителей срочно отозвали домой. Выяснилось, что мы улетаем вместе, одним самолетом. Нас разместили в большой комнате с рядом коек. Служащая израильского консульства наставляла нас быть осторожными, не поддаваться на провокации, никуда не выходить. По ее словам, угроза была во всем. Мы выслушали инструктаж и ватагой отправились в город.
Скажи, Мамали, ты был абсолютно нерелигиозный. Все наши друзья – тоже агностики. Бог или ислам не играли никакой роли в нашей жизни. Почему же иранская революция приняла религиозную форму?
– Бог действительно вездесущ и присутствует во всей нашей культуре. Вся ткань иранской жизни пронизана Богом и мотив Аллаха - бесконечно повторяющийся мотив.
Мы – нация индивидуалистов, даже анархистов. Такая мотивация часто превозмогает желание сотрудничать. И еще – иранец хитер и подозрителен. Он подозревает, что и все другие – коварны и хитроумны. И еще одно. Мы готовы к мести, мы готовы отдаться мести, и мы получаем от этого удовлетворение. Ты помнишь, как часто менялось настроение, как часто дружеские откровения перерастали в шумный спор, а часто в непримиримую ссору. Вспышки насилия у нас всегда внезапны...
Израильтяне за границей отличаются любопытством, часто переходящим в неуважение к самим объектам их любознательности. И все же мы не заметили тогда, как Тегеран сотрясали многотысячные демонстрации, как революционные дружины отбирали у полиции контроль над улицей, а шах собирался покинуть страну. На улицах было довольно пусто, много плакатов и надписей, которые я не мог прочесть. Стоявшая на углах улиц полиция не вмешивалась в происходящее. Мы отправились на базар, который жил своей не зависимой от политики жизнью. Повсюду царило странное приподнято-праздничное настроение. Люди были доброжелательны и оптимистичны. Жрицы любви – веселы и благосклонны. Даже докучливый восточный сервис стал на время каким-то ненавязчивым. Улица всегда встречает время больших ожиданий с оптимизмом. Мои израильские попутчики много говорили о гостеприимстве, доброте и щедрости в чем-то смешных и провинциальных иранцев. Никто не ожидал плохого.
Дурбан (Южно-Африканская Республика), 2000
Скажи, Мамали, ведь от начала истории Иран отличался терпимостью. Еще со времен державы Кира религиозная и этническая толерантность всегда была фирменной маркой персидского государства. Терпимость - традиционно одна из наиболее общих и базисных черт иранского характера. Так откуда взялся фанатизм?
– Вероятно, любая революция порождает фанатизм. Без фанатизма революция не бывает нигде. Революция изменила, но не уничтожила нашу веселость, наш неунывающий юмор. Мы – древний народ, познавший столетия сумятицы и трагедии. Один из наших ответов пред лицом смерти – потеха, юмор, смех. Фанатизм проходит, а толерантность остается. Смотри, Иран не знал антисемитизма, не знал религиозных преследований...
Хорошо, что в Иране принято так думать о себе. Хотя трудно не обращать внимания на массовые казни бехайев, признанных еретиками от ислама, на преследования огнепоклонников и людей, сменивших религию. Вероятно, в Иране мало кто об этом задумывался. В любой революции хотят верить, что лес рубят, щепки летят... Да и насчет антисемитизма...
В 2000 году после успешной общественной кампании против расизма в системе израильского образования нас пригласили наблюдателями на конференцию ООН против расизма в Дурбане (ЮАР). Группа школьников «Русские пантеры против расизма в израильских школах» не обвиняла общество в расизме. Не валила в кучу с расизмом любое проявление этнической ненависти. Однако нежелание государства признать проблему этнической ненависти к русскоязычным эмигрантам, равнодушие властей к страданиям детей нельзя было назвать иначе. Неожиданно мы получили помощь от израильских мидовцев. Они помогли нам выступить по радио, дать интервью, участвовать в дискуссиях и «круглых столах». Вероятно, наша критика казалась им конструктивной, а наша позиция в чем-то украшала Израиль, придавала ему многомерность. Сразу после конференции израильские дипломаты объявили ее итоги успешными для Израиля. Позже израильские ведомства и еврейские организации почему-то решили сменить тон и стали называть ее «антисемитским сборищем».
Во время конференции нас пригласили участвовать в круглом столе по проблемам взаимопонимания. В последний момент мы узнали, что среди участников есть иранцы. Обычно они отказывались контактировать с израильтянами, да и мы не особо стремились. Однако на сей раз они остались и нам отступать было некуда. Высокая африканка-продюсер испугано просила не срывать программы. Иранский представитель, красивый бородатый парень в темном пиджаке, глядя на нашу девочку пустыми глазами, медленно цедил: «Жители вашей страны: мусульмане, христиане и... прочие». Даже выговорить слово «еврей» или «Израиль» ему было невозможно, а говорить про «маленького шайтана, прислужника большого американского шайтана» было неуместно.
Мы улетали из Тегерана на рассвете. Солнце золотило панели опустевшего утром терминала аэропорта Мехрабад. Позже я узнал, что мы улетаем одним из последних израильских рейсов израильской национальной авиакомпании Эль-Аль, и остается совсем немного времени, когда миллионная толпа людей устроит здесь восторженную встречу новому лидеру аятолле Рухолла аль-Мусави аль-Хомейни – моему соседу по Парижу.
Париж, 1975
Скромные доходы не позволяли нам жить в центре Парижа, и мы поселились в пригороде. Каждый день добирались до города поездом. Через две остановки от нас, в Нопл Ле Шато (Neauphle-le-Château), жил аятолла Хомейни. Народ ездил к нему на паломничество. Среди пожилых французских пенсионеров и элегантных секретарш, спешивших на службу, в вагоне всегда было много пестро одетых персов в традиционном платье, современных костюмах или даже джинсах. Личность Хомейни тогда вызывала много толков. Он не обладал ни партией, ни сильной организацией, а лишь сидел в свом кабинете и выносил религиозные постановления – фетвы. Сторонники рассказывали о его необычайной скромности, доброте, его литературном вкусе (еще в юности Хомейни написал диссертацию о суфийской поэзии). Критики высмеивали его замкнутость («он в Париже даже в Оперу ни разу не сходил»), его ксенофобию (он приказывает завешать окна, чтоб ненароком не взглянуть на француженок) пуританизм («он велел снять унитаз и установить нужник, который на корточках и не пользовался туалетной бумагой»). Как раз последнее, вероятно, правда. В Персии, Турции, на Кавказе люди предпочитают подмывание и пользуются специальным сосудом с ручкой и изящно изогнутым носиком. Персы называют его афтабы (что на фарси попросту означает сосуд для воды). Афтабы являются непременным атрибутом в иранских домах, в конторах и учреждениях. Под них специально сделаны краны и раковины для стока воды, которые называют что-то вроде дастшуе. Вероятно, именно такую сантехнику и установили в доме аятоллы. Иностранцы, не знающие в чем дело, часто покупают афтабы в качестве сувенира, украшают ими дома, подают в них воду или кофе, над чем иранцы потешаются от души. Вероятно, и мы бы потешались, увидя, что кто-то подает пищу в ночном горшке. Свой обычай персы почитают чистым и гигиеничным и искренне презирают пользующихся туалетной бумагой европейцев и американцев, как грязных и неприличных, а то и вовсе видя в этом еще одно подтверждение ущербности неверных гяуров.
Вот насчет ксенофобии и нелюбви к Франции, то думаю это неправда. Уже придя к власти Хомейни много раз находил повод, чтоб выразить благодарность Франции, приютившей его в тяжелое время и давшей возможность подготовить свою революцию.
Мою подругу по Парижу звали Гюстманэ. На каком-то из языков Иранского нагорья имя это значит то ли «довольно девочек», то ли «хватит дочек». Ее отец, богатый курд, женатый на тегеранской армянке имел 12 дочерей. Густа (как я ее называл) была самой младшей. Она училась в Париже на юриста. После первой случайной встречи, мы поняли, что хотим жить вместе и не откладывали нашего решения ни на один день.
В середине 70-х Париж бурлил. Там уже налицо были все проблемы, всколыхнувшие Францию через 30 лет, но французы еще могли себе позволить не замечать их. В Париже тех дней хорошо помнили события студенческой революции 1968. На слуху были итальянские «красные бригады», террористы немецкой группы Баадер-Майнхоф и палестинцы. Жившие на Монмартре французские друзья опасались получать письма из Израиля из-за араба-почтальона. Парижские иранцы предвкушали будущую революцию в своей стране.
У нас дома часто собирались ребята и девушки разных, по большей части ближневосточных, национальностей – персы, армяне, французы, арабы, израильтяне, курды и айсоры. Некоторые девушки носили платок-хиджаб, другие презрительно называли его шалика, что на магребском арабском значило половую тряпку. Сторонники революции были не только среди традиционалистов. Слова исламизм еще никто не знал. Спорили о будущем, о революции, можно было послушать роялистов и революционеров, персидских националистов и сепаратистов, светских и глубоко традиционных.
В глазах наших знакомых мы с Густой были очень необычной парой, нарушающей все и всяческие рамки и условности. Мы не принадлежали ни к одной из дискутирующих партий и были рады всем. Поэтому наша просторная однокомнатная квартира-студия была для всех нейтральной территорией.
Я немного понимал их языки, однако воздерживался от участия в ожесточенных дискуссиях. Все громко спорили на своих певучих наречиях, пили чай и кофе, курили... Сейчас в Америке и признаться-то вслух боязно, чего только тогда не курили... Мы на практике осуществляли модные тогда идеи сексуальной революции и много занимались любовью. Про СПИД тогда еще слыхом не слыхали, что современным молодым людям представить невозможно. Казалось, что так будет всегда...
Скажи, Мамали, а откуда у вас появился пуританизм? Ведь зная тебя, многих из вас, нельзя было себе представить это.
– Ты имеешь в виду религиозный пуританский образ жизни? Знаешь, мы тоже любим о себе думать, как о чувственном, сластолюбивом народе, любящем всяческие, порой самые изощренные плотские удовольствия. Наша манера разговаривать, наша поэзия, которая наше все и мы ставим поэзию сразу за богом, а часто и перед ним... наш фольклор, наши традиции – все свидетельствует о любви к земному. Знаешь, массовые экзекуции проституток после революции – это не могло вызвать в сострадательной и снисходительной душе рядового иранца ничего, кроме ужаса.
Наша парижская идиллия закончилась довольно быстро. Как-то придя вечером домой, я застал у нас полицию. Кто-то из наших гостей оказался замешанным в покушении на турецкого военного атташе. Я до сих не знаю, кто устроил покушение, то ли армяне, то ли курды, а может быть, что совершенно невероятно, и тем более возможно, все вместе. Пожилой полицейский недобро покачивал головой, рассматривая мой израильский паспорт. Густа срочно уехала домой. Через полгода в префектуре мне вежливо объяснили, что французское государство против меня лично ничего не имеет, но вид на жительство продлен не будет. Мне настоятельно рекомендовали покинуть Францию в течение 48 часов.
Вена, 1997
Густу я нашел лишь через 20 лет. Случайно мелькнула в какой-то сводке новостей. Я попросил друзей найти ее, и еще через три года мы встретились в маленьком венском кафе. Черный хиджаб делал ее таинственной и недоступной и от того еще более привлекательной.
- Никто не понимает, что у нас происходит, – говорила Густа.
– Во времена шаха консервативные родители не пускали девушек в университеты, боялись светского влияния. После революции университеты создали отделения только для женщин и тысячи, тысячи женщин ринулись учиться. Сегодня в Иране десятки тысяч молодых женщин – врачей, адвокатов, инженеров, учителей, служащих... Для них не хватает работы, как и для многих мужчин, однако это новый класс, который постепенно, но неуклонно, меняет всю ткань иранской жизни. Есть еще много процессов, которые не видны снаружи не только из-за расстояния, но и из-за предрассудков. Иностранец может прожить среди нас сотни лет и все равно по-настоящему нас не понять.
Будь то шахская власть или исламская республика, а по старинной иранской пословице приказ падишаха останавливается в воротах деревни. Иранская деревня продолжает жить своей неизменной в веках жизнью. Ни шах или аятолла, президент или комиссар не имеют здесь значения.
На Западе нам представляют современную иранскую молодежь, как ищущую развлечений, смотрящую на Запад. Помнишь, Густа, мы говорили, что транзистор и мопед изменят жизнь, принесут в деревню новые звуки, новые мелодии, а мопед увезет молодежь прочь, в города, к новой жизни, к западным стандартам.
– Помню. Однако приемник принес в жизнь звуки молитв и проповедей, а мопед повез людей на паломничество в мечети.
– Сегодня Иран покрылся густой сетью мечетей, мавзолеев и святынь, – говорит Мамали, – народ часто ездит на паломничество. Суть шиитского паломничества такова, что должна бы исключить фанатизм. Мы любим плоть, но мы также любим дух. Для западного человека – это противоречие, но для иранца – нормально. Сейчас для паломничества значительно больше возможностей, чем раньше. Святыни есть везде – от забытых маленьких деревушек до внушительных комплексов в святых городах. И ни одна из этих мечетей не названа в честь политика или военного. Только в честь святых и поэтов. И, в конце концов, именно это, а не свист пуль, привлекает внимание и благоговение иранцев.
Иерусалим, 2004
«Ни один официальный израильский представитель не скажет, что у нас может быть проблема разбомбить иранские ядерные объекты, – писал Йоси Мельман, один из наиболее информированных израильских обозревателей в военной и разведывательной области, в большом обзоре, посвященном израильским аспектам иранской ядерной угрозы. – Еще меньше тех, кто считает, что Иран и вовсе не представляет для Израиля насущной опасности. И уж совсем мало тех, кто открыто скажет, что Израиль не способен нанести серьезный ущерб иранским ядерным объектам» («Киссинждер очень обеспокоен» Ха-Арец 28.06.2005).
И все же такой представитель нашелся – бригадный генерал Рилик (Исраэль) Шафир, имя которого называли среди кандидатов на должность командующего Военно-воздушными силами Армии обороны Израиля. Перед уходом в отставку Шафир командовал крупнейшей в Израиле авиабазой Тель-Монд. Если бы в Израиле было принято выдавать ордена за боевую доблесть, то, вероятно, Шафир должен был бы увешать ими всю грудь.
«Я не думаю, что Израилю стоит особо волноваться по поводу попыток Ирана заполучить ядерное оружие. – сказал Шафир на деловой встрече в Иерусалиме. – Разумеется, наша оборона должна принять в расчет этот фактор». Встреча посвящалась маркетингу его компании DM4, занимающейся обеспечением кризисного контроля и защитой критических объектов. Компания сумела наладить хорошие связи с клиентами в Израиле, Украине и странах Африки. Однако крупнейший рынок для экспертизы Шафира находится в США. Шафир не скрывает своих взглядов. Он повторил их на нескольких форумах и в интервью:
«Иранцы стараются заполучить ядерное оружие, как это делали до них индийцы, пакистанцы или Саддам Хусейн. Я не считаю, что Иран представляет для Израиля опасность, хотя я признаю, что я в меньшинстве и есть противоположные мнения, которые тоже заслуживают внимания». Шафир считал, что воинственные заявления и готовность отразить иранскую опасность в Израиле будут продолжаться. Однако это не имеет отношения конкретно к Ирану, с ядерной бомбой или без нее. «Мы живем на Ближнем Востоке. Здесь не любят слабых и деликатных. Здесь принято делать много шума, чтоб показать свою мощь... Однако не следует особо волноваться по поводу Ирана. У них достаточно проблем с соседями, а еще Россия и Китай и американцы на их границах... Я не думаю, что иранцы имеют намерение атаковать Израиль».
В течение многих лет израильские военные и политики недвусмысленно заявляли, что не намерены терпеть ядерное вооружение Ирана и грозились принять меры, чтоб положить конец ядерному проекту. Тон израильских официальных лиц резко изменился, когда в игру вступил американский вице-президент Дик Чейни. В январе 2005 года Чейни заявил: «Разумеется, что Израиль может решить ударить первым». Поначалу многие комментаторы полагали, что Чейни предостерегает Израиль против излишнего проявления активности. Однако в самом Израиле поняли, что «единственный истинный союзник», как называют здесь США, грозит Тегерану наказанием израильскими руками. В интервью MSNBC Чейни был предельно конкретен. Если дипломатические усилия не дадут результата и Иран не остановит своей ядерной программы, то израильтяне «без того, чтоб их попросили ... и если они убедятся, что у Ирана есть существенная ядерная мощь, учитывая еще, что декларируемая цель иранской политики – уничтожение Израиля... Разумеется, израильтяне способны ударить первыми, и предоставить остальному миру заниматься дипломатическим хаосом».
В политических и военных кругах Израиля заявление Чейни вызвало переполох, тем более, что там хорошо помнили, как однажды он уже грозил врагу от имени Израиля. За два месяца до начала войны против Ирака в 1991 году, в бытность министром обороны в кабинете Буша-старшего, Чейни, точно так же использовал интервью CNN, которое противник может записать и услышать без всякого посредничества. Он заявил тогда, что если Саддам Хусейн применит химическое оружие, то Израиль ответит ядерным ударом. Заявление было беспрецедентным, поскольку обычно официальные американские лица вообще стараются обойти деликатный вопрос наличия у Израиля ядерного оружия. И не только то, что впервые американский военный министр открыто и прямо упомянул о ядерном оружии в руках израильтян, но он еще представил это, как реальный факт, с которым противнику необходимо считаться. Надо сказать, что в 1991 году президент Буш получил у Израиля обязательство не вмешиваться.
На сей раз Чейни умолчал об израильской ядерной опции, хотя бы потому, чтоб в очередной раз не возбуждать ненужных вопросов, почему Израилю можно, а Ирану нет. Однако официальный Иерусалим хорошо понял намек. Как по команде угрозы принять меры в одностороннем порядке прекратились. Официальные израильские представители заговорили о том, что ядерное оружие в руках Ирана – угроза всему миру и необходимо принять коллективные меры безопасности.
Рилик Шафир говорил, что у Израиля реально нет возможности нанести существенный ущерб иранской ядерной программе. «Если спросить любого военного, готов ли он к выполнению задания по отражению угрозы, то естественно, что тот ответит положительно, – говорил Шафир, – что еще можно от него ждать? Если спросят командующего швейцарской армии, готов ли он к выполнению боевых задач, поставленных правительством, тот тоже ответит положительно. И потом, всегда можно сказать, что неправильно поняли».
Для операции по ликвидации подземных ядерных объектов Израилю необходимы бомбардировщики дальнего радиуса действия типа B-1 или В-2, оснащенные точными бомбами, пробивающими бункер и 50-тонные ковровые бомбардировки. У Израиля такого вооружения нет. В начале июля 2005 года «Лос-Анджелес Таймс» впервые сообщила о спрятаном глубоко под землю уровне ядерного объекта в Натназе (на юге Ирана, неподалеку от Исфагана), где расположены центрифуги, защищенного восьмиметровым бетонным покрытием.
В нашумевшей статье в «Нью-Йоркере» (The Iran Plans, New-Yorker 10.04.2006) Лауреат Пулитцеровской премии Сеймур Хирш, проведший на своем веку множество сенсационных и, вместе с тем, неизменно правдивых и обоснованных журналистских расследований, сообщает, что американцы планируют применить против Ирана тактические термоядерные землепробивающие бомбы с нейронным зарядом В61-11.
«Иранские планы» Хирша взялись опровергать и президент США Буш, назвавший материал «дикой спекуляцией», и президент Ирана Ахмадинеджад, назвавший его «средством психологической войны». Политикам можно верить лишь с осторожностью. В мае 2002 года накануне вторжения в Ирак американский президент тоже уверено заявлял, что «у меня на столе нет планов», да и иранского президента многие подозревают в слишком цветистом восточном красноречии. Однако, ценность и сенсационность материала Хирша не в предсказаниях, а в изложении реальных планов, которые, несомненно, разработаны американскими военными и экспертами. Решать, что делать и отдавать окончательные приказы будут как раз сами критики – Буш и Ахмадинеджад.
Шафир говорил, что иранцы усвоили уроки израильской бомбежки иракского реактора Озирак в 1981 году и хорошо подготовились – спрятали свои ядерные объекты глубоко под землю и слои бетона и рассредоточили их в восточной части страны, слишком далеко от Израиля. Израильские ВВС могут нанести ущерб программе, но не уничтожить ее полностью. До Ливанской войны 1981 года израильская авиация систематически бомбила базы боевых палестинских формирований в Южном Ливане. Я попал в Ливан на второй день после вторжения израильских сил в ходе Ливанской войны в 1981 году, названной израильтянами «Мир Галилее». Мы сразу убедились, что бомбардировки не выполняли поставленной задачи. Он бомб и ракет страдали, в основном, гражданские жители лагерей палестинских беженцев, а укрытые под землей бункеры и огромные склады вооружения совсем не пострадали.
Рилик Шафир участвовал в бомбардировке иракского ядерного реактора Озирак в 1981 году. В одном интервью он рассказал, что бомбежка Озирака была сравнительно простой задачей. «Надо было отбомбиться с высоты двух километров на очень хорошо видимый объект», – рассказал Шафир. Интересно, что бомбардировка иракского ядерного реактора, торжественно провозглашенная как ликвидация ядерной программы Саддама Хусейна, скорей всего не достигла поставленных задач. После войны в Персидском заливе в 1991 году американцы обнаружили, что ядерная программа продолжалась и была заморожена Саддамом лишь после поражения в войне 1991 года. Автор книги «Иракский атомный мираж: Воспоминания и заблуждения» Имад Каддури (Iraq's Nuclear Mirage: Memoirs and Delusions by Imad Khadduri, Hushion House Publishing 2003, 224 рр.), работавший в иракской военной ядерной программе с 1981 года и эмигрировавший из Ирака в начале 90-х пишет, что до 1981 года они считали, что ядерная программа не будет использована в военных целях. Израильская бомбардировка всех так разозлила, что после нее сразу приступили к военной программе. Кстати, перед вторжением в Ирак Каддури дал показания, где отрицал наличие ядерного оружия у Саддама Хусейна.
Радиолог и ядерный физик профессор Гарвардского университета Ричард Вильсон посетил Озирак в 1982 году. Вильсон не отрицает, что Саддам Хусейн явно хотел атомную бомбу, но не согласен, что израильские бомбардировки ликвидировали иракский ядерный проект. По его словам Озирак работал под надзором МЕГАТЭ и имел мирный характер. Сразу после бомбардировки в июне 1981 года Саддам Хусейн освободил из-под домашнего ареста доктора Джафара Дхия Джафара и поручил ему возглавить тайный проект создания атомной бомбы. Вероятно, израильская бомбардировка не остановила, а наоборот запустила иракский ядерный проект, считает Вильсон. Более того, ни гордые своим достижением израильтяне, ни ЦРУ не смогли отследить того, что действительно происходило с иракской ядерной программой.
Окдейл, Лонг-Айленд, 2006
На пасхальный седер в синагоге в уютном пригороде Нью-Йорка собралось в этом году рекордное количество народу. Рядом со мной за столиком разместились отставной американский полковник Мэл Маккензи с женой. 26 лет он провел в арабских странах: участвовал в спецоперациях, служил в Иордании и Египте, тренировал личную охрану саудовских королей, которую почему-то называет «белой гвардией». Последняя война полковника Маккензи была в 1991 году в Персидском заливе. В шуме обычных разговоров о местной политике, автомобилях и детях, я спросил полковника: «Будем воевать в Иране, не так ли?»
- Разумеется. Нам нужна нефть. И в ближайшие 10 лет мы должны контролировать Ближний Восток, чтоб отапливать наши дома, водить наши машины и жить так, как мы привыкли. Если бы на выборах победил Гор, он тоже послал бы войска на Ближний Восток. И потом... они же первыми начали, еще, когда захватили наше посольство.
Слушай, Мамали, а зачем вы заелись с американцами?
- Вообще-то они с нами. Им всегда нужен «плохой парень», нужно страшилище-бугимен под кроватью – русские, Фидель Кастро, Каддафи, Хомейни. Милошевич, Жак Ширак, Уго Чавес, Бин-Ладен. ... Однако ты прав, можно было разговаривать до того момента, когда революционные гвардейцы пасдаран захватили американское посольство в Тегеране. На Западе этого не поняли. Там слишком короткая память. В Иране все помнят долго и все понимают, зачем это делается. Для иранцев был памятен урок свержения Моссадыка, который стал национальным символом нашей мечты о том, чем Иран мог бы стать, не будь вмешательства американцев – развитой, богатой и свободной страной. И мы все были готовы не допустить заговора против нашей революции.
В 1952 году к власти в Иране пришло демократическое умеренно-националистическое правительство Мухаммеда Моссадыка, получившее действительно массовую поддержку. Моссадык добивался ограничения шахской власти, улучшения благосостояния людей, земельной реформы и национализации нефтяных ресурсов страны. Иранской нефтью тогда распоряжалась «Бритиш петролеум». Британцы забирали себе 85% доходов. Моссадык хотел поровну, 50 на 50. Зная склонность Уинстона Черчилля к заговорам и переворотам, он немедленно выслал из страны британских дипломатов и советников. И тогда Черчилль обратился к американцам. Американцы до того никогда не вмешивались в политику других стран за пределами Западного полушария. На Ближнем Востоке они пользовались уважением и доверием. В Иране были американские учителя, врачи, инженеры и многие верили, что они действительно бескорыстно помогают и не имеют империалистических аппетитов.
Верный старым принципам невмешательства президент Гарри Трумен колебался. Ближний Восток был до того уделом европейцев. Зато несменяемый глава спецслужб Алан Даллас сразу ухватился за идею. У него на примете давно был Кэрмит Рузвельт – внук президента Теодора Рузвельта, первый в истории «тихий американец» – специалист из ЦРУ по вмешательству во внутренние дела других стран. Пользуясь своими связями, Рузвельт сумел организовать в 1953 году переворот и свергнуть законно избранное правительство Моссадыка. Вернувшийся в страну шах как-то сказал Рузвельту: «Своим троном я обязан Богу, моим людям и вам». Неудачи нынешнего похода за демократизацию на Ближнем Востоке во многом являются следствием враждебного отношения к светским умеренным националистам. С ними было трудней, чем с диктаторскими режимами, декларировавшими проамериканские сантименты. Диктатуры при активной американской помощи уничтожили на Ближнем Востоке все ростки демократии. Общественная активность сосредоточилась вокруг мечети, которую было трудней уничтожить. Нет ничего удивительного, что когда пробил час коррумпированных диктаторских режимов в Иране, Ираке или Палестине, то единственной политической силой, способной заполнить вакуум оказались радикальные клерикалы.
Иерусалим, 2006
«Мы ожидали статью Ван Кревельда о ситуации с Ираном, – сообщил мне редактор. – Я хотел спросить мнение Кревельда насчет мелькнувшего в прессе предположения, что Израиль и США будут вынуждены нанести удар по Ирану до октября, так как в этом месяце Иран закончит установку возле ядерных объектов зенитного комплекса "ТОР М-1", проданного ему Россией. И, значит, после октября нанести удар по этим объектам будет крайне сложно. Если у тебя что-то получится с этой темой, то было бы здорово».
Военный историк Мартин Ван Кревельд из Иерусалимского университета – единственный неамериканский историк, книги которого включены в список для чтения, рекомендованный Пентагоном офицерскому составу. В списках, предлагаемых американским военным, много интересного и неожиданного. Там не только боевая фантастика правого толка Роберта Хайнлайна, но и резко антивоенный «Джек получил свой пистолет», и документальный фильм Юджина Зарески «Почему мы воюем?», резко критикующий войну в Ираке и даже прощальная речь президента Эйзенхауэра, предупреждающего против опасности роста военно-промышленного комплекса. «Мы хотим, чтоб наши военные мыслили, – слышал я многократно на курсах и семинарах, которые посещаю по работе. – Критическое мышление у нас не означает неподчинения».
Военные аналитики, с которыми я говорил, отвечают более или менее одинаково: «Военная акция против Ирана возможна, но ее объем и задачи определят политики... В настоящих условиях военная акция не желательна, однако политическое решение может изменить условия». Мне говорили, что не верят, что «президент Буш не сделает это» – отдаст приказ напасть на Иран. Они задаются вопросом, как ответят иранцы и что делать дальше. Иранский ответ все оценивали одинаково – попытаются перерезать пути поставки нефти и запустят террористические организации, которые иранцы поддерживают. «Самая эффективная террористическая сеть, выгнавшая израильтян из Ливана, -- пишет Хирш, -- Хизбалла в нынешней «войне с террором» сохраняла нейтралитет». Третье, что могут сделать иранцы – это еще больше накалить обстановку в Ираке, особенно в южных шиитских провинциях, где до сих пор население сохраняет спокойствие. В свою очередь, американцы могут попытаться изменить нынешний режим в Ираке, хотя более вероятно, что именно американское вторжение поможет исламскому режиму сохраниться еще на десятилетия. Бывший шеф по контртерроризму Ричард Кларк (в статье, написанной вместе с Стивенон Саймоном в Нью-Йорк Таймс Bombs That Would Backfire by Richard Clarke and Steven Simon The New York Times, 16.04.2006) подводит итог «Не так важно, как ответят иранцы. Американские военные планировщики постоянно должны думать о следующем шаге, о том, как им достичь так называемого стратегического эскалационного превосходства, так, чтоб другая сторона боялась, что ее ответ может стать смертельным для сохранения режима». Однако никто из моих собеседников даже не брался ответить на вопрос, которым задаются также Кларк и Саймон «в чем польза американских бомбардировок для самих США?»
События развиваются столь стремительно, а политические лидеры США, Израиля и Ирана, если в чем-то похожи, так в своей непредсказуемости. Делать какие-то прогнозы мои собеседники не готовы из-за опасения угодить пальцем в небо. Даже последние публикации о планах США атаковать Иран не говорят ни о чем. Угроза всегда состоит из возможности и намерения. Военные возможности у США есть и американские военные несомненно подготовили планы полномасштабного вторжения в Иран. Ведь естественно, что планы на все вероятные ситуации имеются в любых военных штабах. Даже наличие намерения атаковать или проведение маневров (военные игры Hotspurр по сценарию вторжение в Иран проводились еще в 2004 году на военной базе Порт в Белвуар в Вирджинни), разыгрывающих элементы вторжения, еще не означают, что решение принято.
Делать какие-либо прогнозы невозможно и по другой причине. Никто на Западе не знает точно ни ядерного потенциала, ни действительных намерений иранцев. После того, как выяснилась несостоятельность, а то и заведомая фальсификация в американских заявлениях об иракском оружии массового уничтожения, рисковать репутацией не хотят ни эксперты, ни политики. Бывший правительственный эксперт по борьбе с распространением ядерного оружия, а ныне декан Школы иностранной службы при Университете Джорджтаун в Вашингтоне Роберт Галуччи готов бы поддержать американскую военную акцию против Ирана. «Однако, если вы делаете это, – говорит Галуччи, – и оказываетесь неспособным представить доказательства существования секретной программы, то у вас появятся большие проблемы».
Выступая перед Кнессетом в декабре 2005 года, руководитель Моссада Меир Даган заявлял, что Ирану нужен всего год-два, чтоб достичь обогащения урана. Дальше, по мнению Дагана, создание атомного оружия лишь дело техники. Даган ошибся и уже 15-го апреля 2006 года иранский президент Махмуд Ахмадинеджад объявил о том, что Иран достиг обогащения урана. Однако заявление президента Ирана не рассеяло неопределенности.
Израильские официальные лица в течение многих лет заявляют, что у Ирана две ядерные программы – первая – явная, мирная и подконтрольная МАГАТЭ, и вторая, секретная, осуществляемая Революционной исламской гвардией. Однако израильтяне так и не представили никаких доказательств в подтверждение своих утверждений. Заместитель государственного секретаря в первом кабинете Буша-младшего Ричард Эрмитейдж сказал Сеймуру Хиршу: «Я думаю, что Иран имеет секретную программу по созданию ядерного оружия. Я верю в это, но я не знаю этого». Неопределенности добавляет и то, что на Западе хорошо известны разногласия в самой иранской верхушке по вопросу достижения ядерного потенциала. И даже те, кто твердо уверены в наличии у Ирана программы ядерного вооружения и готовы на далеко идущие меры, чтоб ее предотвратить должны четко определить, насколько актуальна иранская угроза. Директор отдела ядерного нераспространения при Фонде Карнеги «За международный мир» Джозеф Сиринционе сказал Хиршу: «Что мы знаем? Какая опасность перед нами? На самом деле вопрос в том, насколько неотложна опасность?» Большинство американских экспертов согласно, что Иран может достичь ядерного потенциала через 8-10 лет.
Интересно другое. Вероятно, редактор имел в виду заявление директора московского Института политических исследований Сергея Маркова о том, что первый удар нанесет не США, а Израиль, поскольку после октября, когда ракеты поступят, то атаковать иранские объекты будет очень сложно. Марков вряд ли учитывал возможность американской полномасштабной военной операции против Ирана с использованием спецназа для диверсионной деятельности. Хирш пишет, что речь идет о 400 объектах, большинство которых не связано с ядерной программой – военные аэродромы, базы подводных лодок, пусковые шахты баллистических ракет, заводы по производству химического оружия и т.п. Однако Марков верно учитывает политические нравы израильтян, привыкших действовать первыми и стремящихся не допустить создания в регионе военного паритета, особенно в военно-воздушных силах. Израильтяне стараются не допустить вооружения своих соседей и потенциальных противников вовсе не только из-за соображений потенциально стратегической угрозы.
Доктор Узи Арад затрудняется понять, почему в то время, когда иранцы могут заполучить ядерное оружие, израильское правительство отдает все силы на размежевание с палестинцами. «История рассудит, было ли это верным решением или тяжелой стратегической ошибкой, - говорил в одном интервью Арад, служил руководителем исследовательского отдела Моссада, а позже состоял политическим советником бывшего главы правительства Израиля Беньямин Нетаньяху. «Разумеется, надо рассматривать ядерную угрозу со стороны Ирана очень серьезно, – считает Арад. – Кроме стратегического вызова Израилю, ядерное вооружение Ирана приведет к ужесточению позиции палестинцев и арабов и затруднит достижение соглашений с ними». Такую точку зрения разделяет большинство израильских специалистов. Заместитель министра обороны в правительстве Эхуда Барака Эфраим Снэ тоже уверен, что ядерное оружие в руках иранцев превратится в средство шантажа, и затруднит достижение мира.
Опросы общественного мнения показывают, что в достижение полномасштабных соглашений не верит сегодня большинство израильтян, предпочитающих односторонние шаги. Однако риторика остается. «Скажем, если иранцы убедят Сирию не уступать в вопросе Голанских высот и поддержат ее ядерной мощью. – говорит Снэ, – Кроме того, если возникнет ядерная опасность, то многие израильтяне захотят уехать отсюда. И третье. Даже если мы в Израиле не признаемся в этом, наша возможность принимать решения попадет в зависимость от иранской угрозы. Я уверен, что любое правительство под угрозой иранской бомбы утратит свободу принятия решений. Уже сегодня это происходит. Хизбалла направила на нас 12 тысяч реактивных ракет. Это уже создало равновесие страха и влияет на принятие решений. Что же будет, если на нас направят иранские ядерные боеголовки?»
В Израиле не сомневаются, что обладание ядерным оружием усилит чувство безопасности режима в Тегеране, добавит возможности влиять на события в Персидском заливе. Американцы опасаются, что Иран постарается захватить контроль на Ормузским проливом, через который идет снабжение Западного мира ближневосточной нефтью. Более того, и Иерусалим, и Вашингтон уверены, что ядерное вооружение Ирана запустит цепную реакцию в регионе и вовлечет в ядерную гонку вооружений другие страны – Египет, Алжир и Саудовскую Аравию.
Впрочем, Йоси Мельман пишет, что в израильском оборонном истеблишменте есть и диссиденты, считающие, что ядерное вооружение Ирана как раз «хорошо для евреев», поскольку создаст равновесие страха и, в конце концов, утихомирит взаимные опасения в регионе. Однако, в нынешние бурные времена эксперты-диссиденты не готовы выступать и навлекать на себя ненужные проблемы. Однако такое мнение есть, и на неназванных диссидентов обрушился Эфраим Снэ. Снэ курировал ведомства по ядерным делам и ядерной политике Израиля. Американский исследователь Авнер Коэн назвал эти ведомства «секретным царством». В рецензии на книгу Эфраима Кама «Между террором и атомом: Смысл иранской угрозы» (Бейн терор лэ гар’ин, издательство Министерства обороны Израиля и Исследовательского центра имени Яффо. 2003, 518 стр.), в основном выражающей израильское отношение к современному Ирану, Снэ пишет, что не может быть истинного равновесия между Израилем и Ираном, поскольку нет равновесия в глубине территории, в населении, ни в порядке принятия решений. Сила иранского удара по Израилю может оказаться значительно сильней, чем удар Израиля по Ирану.
Израиль, 2009: Назавтра после ядерного удара?
Израильтяне неизменно отвечают, что не будут первыми, кто применит атомное оружие на Ближнем Востоке. На самом деле ядерное оружие в руках тегеранского режима заставит израильтян полностью пересмотреть свою оборонную доктрину, в большой мере основанную на ядерном превосходстве и возможности устрашения потенциального противника. Военная наука вовсе не богата на теории ядерной войны. Кроме «равновесия страха» есть только возможность «ответного удара». По различным публикациям, Израиль оснастил ядерными боеголовками ракеты типа Йерихо-2. Пусковые шахты расположены в секретных точках в горах вокруг Иерусалима, около Бейт Шемеша, в районах сельскохозяйственных поселений – мошавов Сдот Миха и Кфар Зхария. Другой способ обеспечить выживание ядерного потенциала – перенесение его на подводные лодки. Израильтяне недавно приобрели немецкую подводную лодку «Дельфин» и ведут работы по созданию ракеты-носителя на основе моделей Йерихо и Шавит. По мнению экспертов, для выполнения боевых задач в условиях ядерной войны израильтянам необходимо девять подлодок, на что у израильтян денег не предвидится.
Большинство населения Израиля поддерживает «политику молчания» всех израильских правительств вокруг израильской «ядерной темы». Открытую общественную дискуссию по любым проблемам, связанным с ядерной политикой Израиля невозможно себе представить. «Ядерный шпион» Мордехай Вануну, передавший информацию с места своей работы на ядерном реакторе в Димоне, подвергается в Израиле всеобщему порицанию. Хотя, в общем, он был хорошим парнем. Я помню его по Негевскому университету имени Бен-Гуриона в Беэр-Шеве, где он был председателем товарищеского студенческого суда. На такую должность мы выбирали лишь тех, кто пользовался уважением и доверием. Доходит до курьезов. Живущий в США и работающий в Массачусетском Технологическом Институте израильский историк Авнер Коэн выпустил статью об истории ядерного проекта в Израиле. Коэн не пользовался никакими секретными источниками и не открыл ничего нового. Его интересовали моральные и философские аспекты ядерного вооружения. Однако, как патриот и сознательный гражданин, он подал в израильскую военную цензуру в 1993 году текст своей исторической статьи. Цензор не только запретил отдельные упоминания, но попробовал остановить всю работу Коэна. На повторяющиеся запросы цензор отказался указать, что именно в материалах историка подлежит запрету. Лишь суд заставил МАЛМАБ – ведомство, занимающееся внутренней безопасностью в Министерстве обороны Израиля, разрешить Коэну опубликовать в книге (Israel and the Bomb by Avner Cohen. New York:Columbia University Press 1999, 470 pp.) то, что уже давно циркулирует в иностранных источниках.
Во время поездки в Израиль тайно арестовали и судили давно живущего в Манхеттене, бывшего командира отдела исследований и разработки боевых средств, 75-летнего отставного генерала Йоава Иакова лишь за то, что тот упомянул какие-то подробности своего собственного изобретения, то ли в пишущихся воспоминаниях, то ли в фантастической повести. Примерно в то же время военные власти неожиданно произвели обыск и изъятие личных писем в квартире вдовы бывшего израильского главы правительства Леви Эшкола, хранившихся там со времени его смерти в 1968 году. Все это в попытке не допустить публикации сведений о том, что в мае или июне 1967 года, во время Шестидневной войны правительство якобы распорядилось привести атомные средства в состояние боевой готовности. Согласно израильским законам о сроках устаревания секретной информации и Закону о свободе информации все это давно подлежит обнародованию. Если бы Авнер Коэн не спрашивал разрешения у цензуры, то надо полагать, что его исследование вышло бы безо всяких проблем.
На Бродвее уже несколько лет с успехом идет пьеса «Балкон Голды», где глава правительства Израиля Голда Меир, сидя на балконе, вспоминает свою жизнь и готовится отдать приказ об оснащении самолетов атомными бомбами для бомбардировки Каира. Пьеса основана на давно опубликованных на Западе сообщениях (см. «Вид с балкона» упомянутого выше Авнера Коэна: «A view from the balcony by Avner Cohen»: An article from: Bulletin of the Atomic Scientists March 1, 2004), якобы в критические дни Войны Судного дня 18-го октября 1973 года правительство Израиля отдало приказ привести в боевую готовность свой ядерный арсенал. Моя знакомая, работающая для израильского агентства в Нью-Йорке, шутила, что могут всех «повязать», если пьесу повезут на гастроли в Израиль. В каждой шутке содержится доля правды.
Хотя в 2005 году в Израиле вышел роман Шабтая Шовала «Я – избран» («Ани анивхар» Тель-Авив: Маарив, 2005, 384 стр.). Действие в романе происходит в 2009 году, и израильский премьер получает агентурное сообщение о том, что иранские ядерные боеголовки упадут на Израиль через 48 часов. Роман представляет интерес потому, что Шовал не только состоит компаньоном в старт-ап компании бывшего командующего Центрального военного округа Амирама Левины, после демобилизации работавшего заместителем начальника Моссада. Шовал много лет проходил армейские сборы в секретной части, составлявшей футурологические прогнозы для израильских спецслужб и служившей «адвокатом дьявола» для критического рассмотрения их планов.
Так что же произойдет после первого ядерного удара? Каков может оказаться результат ядерной войны в нашем регионе? Не для большой и сложной международной политики, а для простого человека. Не удивительно, что в Израиле почти невозможно получить официальную информацию о планах защиты населения в случае ядерного удара, о прогнозах и разработке последствий ядерного удара, нанесенного противником по территории Израиля. Вопрос почти не обсуждается. Единственный доступный, имеющийся в обращении отчет был составлен в 1982 году после бомбардировки иракского ядерного реактора. В зависимости от погодных условий, технических характеристик пускового устройства, места взрыва других показателей, составители отчета полагают, что потери составят от ста до трехсот тысяч человек. Вывод таков, что Израиль может вполне пережить ядерный удар.
Читая такие оценки, я невольно вспомнил старый учебный фильм, виденный мной во время недолгих занятий на военной кафедре в СССР. Полувзвод одетых с иголочки солдат в противогазах бодро маршировал на фоне промышленного пейзажа. Жизнерадостным голосом диктор сообщил, что противник произвел тактический ядерный удар. Солдатики организованно рассыпались по местности, попрятались и переждали сильный ветер, а затем все как один скоренько поднялись, и, не запачкав униформы, построились по двое и так же бодро в ногу продолжали маршировать в сторону эпицентра взрыва.
Большинство специалистов считает выводы отчета неудачными, а то и смехотворными. Даже если принять его результаты, то у Израиля попросту нет медицинских, финансовых, технических и кадровых ресурсов, чтобы справиться с проблемой, уже не говоря об упадке духа, вызванном ядерным ударом. Некоторые в Израиле считают, что обладание ядерным оружием является лишь разбазариванием средств, и оно может понадобиться лишь для национального самоубийства. Однако большинство полагает, что «опция Самсона», как назвал свою книгу 1991 года о ядерном потенциале Израиля и о возможностях ответа на атаку оружием массового поражения упомянутый выше Сеймур Хирш (The Samson Option: Israel's Nuclear Arsenal and American Foreign Policy. By Seymour M. Hersh. New York: Random House, 1991. 354 pp.), необходима, чтобы показать всем потенциальным противникам, как дорого обойдется попытка ядерного удара по Израилю. Библейская легенда рассказывает, что пленный, ослепленный и лишенный силы Самсон-назорей обрушил на себя и на своих мучителей крышу храма в Газе со словами «Умри душа с филистимлянами!» (Кн. Судей 16:30). «Логика, подвигнувшая отцов-основателей Израиля, принявших решение создать ядерный потенциал для устрашения потенциальных противников, – пишет Йоси Мельман, – актуальна сегодня, как никогда».
Слушай, Мамали, ты бы сбросил на нас атомную бомбу?
– А ты на нас?
2006 г.
© Все права принадлежат Михаэлю Дорфману
По этой теме читайте также: