Этот текст я писать не хотел. Но трактовка роли арт-группы «Война», оказавшаяся практически общепринятой в левой среде, заставляет меня высказать иную точку зрения. Не все левые готовы признать «Войну» своими товарищами. Мы в «Скепсисе» оцениваем их деятельность как всецело вредную для левой идеи в России. Вообще тот факт, что «Война» стала популярна в левой среде — это симптом тяжёлой болезни как значительной части российских левых, так и современного искусства.

Сейчас, когда два участника «Войны» в тюрьме, такие высказывания могут показаться как минимум нетактичными, как максимум — провокационными. Поэтому надо сразу отделить человеческое сочувствие арестованным от оценки их деятельности.

Сочувствие? — Да, разумеется, нельзя не жалеть людей, попавших в античеловеческую, чудовищную российскую тюрьму. Однако особенно жалко, что люди туда попали из-за приверженности принципам, которые с позиций здравого смысла нельзя назвать иначе, чем извращёнными. «Художественная» сторона их акций (если кто-то верит в ее наличие) здесь не столь важна и не интересна. Но вот о политическом значении их деятельности несколько слов сказать надо.

Солидаризироваться с «Войной» после их ареста поспешили не только «актуальные художники», но почти весь спектр левых групп: от анархистов и ДСПА (члены ДСПА в Питере так и вовсе принимали участие в их акциях) до троцкистов. Разбирать все их тексты, посвящённые «Войне», нет смысла, они практически идентичны и малосодержательны. Наиболее показательны были выступления двух троцкистов, принадлежащих к разным группам: Ивана Овсянникова и Ильи Будрайтскиса. Последний даже выступил в качестве организатора митинга в поддержку «Войны». В своей заметке он пишет:

«Защита “Войны” <…> должна начинаться с самоопределения каждого — частью какой группы, сообщества, класса ты являешься сам и какие права ты в качестве части этой группы хочешь получить. Богатые люди, чиновники и милиция имеют особые права, потому что они имеют возможность эти права отстоять и доступно объяснить необходимость их уважения всем остальным. Я, как и активисты “Войны”, шахтёры Междуреченска или жители Химок, отношусь к большинству, лишённому каких-либо прав, даже самых элементарных. Каждое из подобных прав предстоит завоевать: на забастовку, чистую окружающую среду или свободу собраний. Или на оскорбление полиции…»[1].

В этом маленьком фрагменте все перевёрнуто с ног на голову. Начнем с того, что при всей несимпатии к полиции, оскорбление её не может быть правом, оно может быть только средством какой-либо борьбы. Тем не менее, именно под лозунгом «За право оскорблять!» прошёл митинг в защиту «Войны». Затем, в списке Будрайтскиса жители Химок (территориальная группа, в которой, ясное дело, представлены разные классы и страты) поставлены в один ряд с шахтёрами (представителями класса) и «арт-активистами» (маргиналами). И это не просто логическая ошибка, это политическая позиция, игнорирующая различие между этими группами. Но ведь Илья — «политический активист», причём левый. И на главный для левого вопрос: чем деятельность «Войны» полезна униженным и эксплуатируемым массам России? — ответа вы не найдёте.

Быть может, тем, что «Война» разрушает табу, как повествует нам другой политический активист — Иван Овсянников?

«Талантливо ли то, чем занималась группа “Война” или вульгарно, остроумно или глупо, искусство это или не искусство — все это не имеет теперь никакого значения {выделено автором. — С.С.}. Достаточно того, что они выступали против репрессий и цензуры, мракобесия и конформизма, царящих в российском обществе»[2].

И тут встаёт второй важный вопрос, на который ни у Будрайтскиса, ни у Овсянникова вы не найдёте ответа. Разве не имеет значения, каким образом выступать против «репрессий и цензуры, мракобесия и конформизма»? Давайте вспомним, что сделала «Война»:
- устроила групповую оргию в Зоологическом музее;
- провела «перфоманс» под названием «Говно — друг или враг?» с попыткой эту самую субстанцию отведать;
- нарисовала фаллос на Литейном мосту напротив здания ФСБ;
- устроила пробег по машине ФСО с мигалкой в центре Москвы;
- имитировала повешение «гастарбайтеров» в магазине «Ашан»;
- засовывала курицу во влагалище одной из активисток группы в супермаркете;
- наконец, перевернула машину со спящим милиционером под лозунгом «В Судный день мусор должен стоять на коленях и прощения просить у нас, деятелей изящных искусств!».

Это не все, но список репрезентативный. Смешно? Тошнотворно? — Для меня большей частью второе, но это не столь важно. Важно, что вопрос: каким образом все это имеет отношение к борьбе против цензуры и конформизма, — остаётся без ответа. Мы хорошо знаем, какую роль в борьбе против цензуры и конформизма сыграла книга Чернышевского «Что делать?» или творчество поэтов «Искры», повести Короленко и картины передвижников, а уже в XX веке, скажем, рассказы Варлама Шаламова в брежневско-андроповском СССР и настенные росписи муралистов[3] в пиночетовском Чили. Каким образом «акции» «Войны» способствуют борьбе с конформизмом? Какую они выполняют пропагандистскую функцию? Всерьёз этим «акциям» в народе не сочувствуют — для начала потому, что не знают. Рабочий или студент если и узнаёт — то пожимает плечами. Быть может, посмеётся минутку по поводу картинки на Литейном мосту или перевёрнутой милицейской машины, может, брезгливо плюнет в сторону при известии о других «акциях». И всё. Но не рабочий и не студент адресат этих акций. «Хипстеры» и «блогеры», «актуальные художники» и прочие тусовки, относящиеся к московско-питерскому «среднему классу» — вот кому предназначается этот «месседж». А люди труда относятся ко всему этому как к дури — и вполне заслуженно. Но именно с этой дурью стала ассоциировать себя и солидаризироваться часть левых! Конечно, масса может заблуждаться — и как раз историческая задача левых разбудить её, прервать сон разума, рождающий чудовищ отчуждения и угнетения. Но «акционизм» не апеллирует к разуму, не будит разум, он воинственно антиразумен и эзотеричен, «акции» его по-настоящему могут быть истолкованы только узким кругом посвящённых в замысловатую логику этого направления.

Вернёмся к тексту Овсянникова. Выходит, ему совершенно не важно, как именно выступать против цензуры и конформизма. Но продолжу цитирование:

«Форма этого протеста может восхищать, раздражать или оставлять равнодушным, но суть заключается в том, что, несмотря на всю внешнюю бесшабашность, это — ответственное политическое высказывание {выделено автором. — С.С.}».

Итак, рисовать фаллос на мосту — это ответственное политическое высказывание? То есть, если маленький и на заборе — это мелкое подростковое хулиганство, а если большой и на мосту напротив ФСБ — это «ответственное политическое высказывание»? Или заталкивание куриной тушки во влагалище одной из участниц группы в супермаркете — это тоже «ответственное политическое высказывание»? — Смешно, кабы не было грустно. Если политический активист не видит разницы между «ответственным политическим высказыванием» и постмодернистским хулиганством «актуального художника» — значит, что-то не так с политическим активистом.

Однако, внимание! — Овсянников точно показывает, какую именно социальную основу имеют эти акции:

«Но разве бешеная популярность «Войны» — не показатель того, что они делали нечто такое, о чем миллионы здравомыслящих обывателей {выделено мной. — С.С.} лишь мечтают?»

Насчет «бешеной популярности» — это верно разве что для блогерской среды, но не в этом дело. Здесь сказано главное. Эти акции — не что иное, как эстетизация желаний обывателя. Добавим — чаще всего обывателя из «среднего класса». Но разве эстетизация желаний обывателя нарисовать слово из трёх букв, перевернуть машину или публично совокупиться, наплевав на «буржуазные» приличия, — это левая политика? Теперь так принято расписываться в своём левом радикализме?

Но так хочет себя вести именно обыватель, филистер, именно так он представляет «романтического борца». Таким образом, совершается принципиальная подмена — за революционное освобождение выдаётся свиноподобный бунт «маленького и чумазого». Нет, мы здесь отойдём в сторону от такой солидарности.

Воровать в супермаркетах не от голода, а исходя из «художественных принципов», переворачивать милицейские машины не во время демонстраций и стачек, а в виде «художественных акций» — это и есть постмодернистское извращение, превращение реальности в фикцию, в игру, в которой некоторые левые умудряются увидеть «ответственное политическое высказывание». Постмодернизм — это не что иное, как философия обывателя, утверждающего, что истины нет, у каждого — своё мнение, а наука, литература и политика не заслуживают серьёзного внимания. Но обыватель считает так от глупости, а постмодернизм возводит эту шкурную «философию» в ранг философии без кавычек, эстетизирует и обвешивает модными прибамбасами фиктивного протеста. Подчеркну вновь, чтобы не быть неправильно понятым, речь не идёт о конкретных людях — мотивы конкретных постструктуралистов/постмодернистов могли и могут быть разными, не в этом суть. Люди могут быть хорошими и дурными, умными и глупыми, левыми и правыми. Но объективно постмодернистская позиция именно такова — мнимый протест, вызванный бессилием перед «властью дискурса», подменяющий реальное дело освобождения. Позиция отрицания истины как в науке и философии, так и в искусстве, уже приведшая это направление к бесславному закату и выходу из моды по причине полной неспособности дать ответы на реальные проблемы.

Но во всем том есть одно важное зерно истины, как раз и позволяющее рассматривать «Войну» как симптом. В современной России политика происходит в качестве «схватки бульдогов под ковром», как таковой политики в привычном понимании как борьбы представителей разных социальных групп за власть — нет. Протест натыкается на массу объективных препятствий: силу власти, прерванность революционно-демократической традиции, дискредитированность левой идеи, отсутствие современной работоспособной теории, пассивность масс, деградацию образования, постсоветскую депролетаризацию... У каждого из этих препятствий есть своя история и причины, но речь не о них. В такой ситуации не может не возникать гнетущее ощущение безнадёжности, абсурдности происходящего. Как недавно сказал один мой товарищ — ощущение, будто попал в «злую сказку». Все это заставляет многих участников левых групп от безнадёжности заниматься тем, что никак не может быть отнесено к социальному протесту, ударяться в элитаризм, уходить от политической деятельности в частную жизнь, иногда — кончать с собой… Все это уже бывало — в периоды общественной реакции элитаризм и элитаристский «протест» всегда оказывается востребован. И тем важнее становится задуматься над простым фактом: такой «нонконформизм» никогда не играл политической роли и всегда с течением времени либо встраивался в культурную индустрию капитализма, либо оказывался глубоко и безнадёжно маргинальным.

Но тем ценнее сейчас здравый смысл — не здравый смысл обывателя, а рациональность, выстроенная на научном понимании окружающего мира. И если ставить вопрос шире: поддержкой «Войны» ее сторонники из левого лагеря отказываются от наследия Просвещения, от наследия великих революций XIX–XX веков, и ставят себя в совершенно иной контекст. Надо выбирать: либо Просвещение и марксизм, Троцкий и Чернышевский, либо постмодернизм и «акционизм», Бодрийяр и группа «Война». Гибрид, как мы видим, можно попытаться соорудить, но он неминуемо окажется вопиюще эклектичным, противоречивым — и уродливым.

Нужна не постмодернистская болтовня и не «художественный акционизм», а возрождение «политики истины». Сейчас, я уверен, именно возрождение революционно-демократических традиций, просвещение и пропаганда этики и практики этой традиции должны быть одной из главных задач, а отнюдь не культивирование «новизны» и «пощечин общественному вкусу», причём без анализа политического значения такой «провокационности».

Уже давно замечено, что «элитарная культура», «современное искусство» — это обратная сторона масскульта, так же как и масскульт, густо замешанная на коммерции. «Война» объявила себя врагом подобной коммерциализации — что не помешало другим деятелям (кураторам, галеристам и художникам) «современного искусства» громко поддерживать её «акции». Но выход из системы «элитаризм» — «культиндустрия» состоит не в усилении элитаризма и не в мнимой радикальности акций, — а в просвещении, в снятии, но не усугублении этого противоречия. Как ясно показал Мих. Лифшиц, подобная «радикальность» — это интегрированный бунт:

«Современная духовная проституция состоит именно в этом выворачивании наизнанку прежних канонов и догм буржуазной идеологии. Нынешний мещанин не верит больше в нетленную красоту Венеры Милосской и Аполлона Бельведерского. Он повторяет банальности ходячего релятивизма, утверждающего, что нет никакой объективной истины, что все эпохи и стили одинаково хороши, что безобразное имеет даже преимущество перед прекрасным, как более «провоцирующее» <…>. Достаточно проявить некую «агрессивность» за счёт вечных канонов красоты, давно уже преданных анафеме, достаточно оскорбить «идеальное», придумать новый вид насмешки над старой «культурной набожностью», чтобы этот скандал в искусстве был немедленно подхвачен, разнесён по всему свету, возведён в ранг священного бунта против косности. Столь лёгкий способ участия в творчестве новых культурных ценностей обратного типа открывает большие возможности для личного успеха. Любое ничтожество может стать легендой, превратиться в «имидж», звезду первой величины. Таков сложившийся путём естественного отбора, но получивший уже зелёную улицу, сознательно применяемый, наиболее современный способ защиты буржуазной идеологии и привлечения к ней новых сил, иногда не лишённых известной демонической значительности, но с течением времени все более жалких»[4].

И здесь необходимо внимательно посмотреть на главный пафос текстов в защиту «Войны». Главная их черта — замена содержания на риторические приёмы и даже политические угрозы.

Илья Будрайтскис пишет:

«Чего не стоит делать в этой ситуации — пытаться оправдывать свой конформизм и трусость, особенно публично, забалтыванием сути дела с помощью каталогизации собственных «эстетических разногласий» с «Войной».

Получается, что если ты не конформист, то должен поддерживать «Войну»? — Замечательная логика, вполне соответствующая лозунгу «кто не с нами, тот против нас». А что, если разногласия не художественные, а политические? Но эта возможность даже не рассматривается. Вынужден расписаться в своих «трусости и конформизме». Я не хочу, чтобы меня ассоциировали с воровством в супермаркетах, с хулиганством и оргиями. Мелкобуржуазно? Интеллигентские предрассудки? Непонимание современного искусства? Возможно. Но вообще-то типичный мелкобуржуазный «протест» угадывается и за действиями «Войны», и за риторикой её защитников.

С их стороны раздаётся общий клич: «Наших бьют!» Но кто сказал, что «Война» — это наши, т.е. «левые»? Возможно, вы знаете это из личного общения? — Но это, согласитесь, не аргумент. Да, «Война» говорит слова про ментов, капитализм и власть. Но что они делают на самом деле?

А делают они дело провокатора. Не художественного, а просто — провокатора. Они работают на создание устойчивой ассоциации левых с объектами своих «акций» — дерьмом, оргиями, рисованием слова из трёх букв и переворачиванием машин. Вам нравится подобная ассоциация? Вы готовы включиться в эту политическую логику? Объективный смысл провокационной деятельности «Войны» — полная дискредитация левых в глазах «широкой общественности». И пусть «Война» переворачивает машины, трахается в музеях и супермаркетах и рисует похабщину на мостах и заборах. Но за пределами левого фланга. Чем принципиально этот якобы левый «акционизм» отличается от разного рода «голых пионерок»[5] — других продуктов «актуального искусства»? — Ровным счётом ничем. Зато для власти эти акции совершенно безопасны, они никак не угрожают ничьим интересам — кроме, как уже было показано, интересов левых.

Подчеркну, я намеренно не стал здесь рассматривать вопрос о том, была ли эта группа связана с арт-директором «ЕдРа» Маратом Гельманом[6] (думаю, что прямо или косвенно связана), какую роль в ней играет фекальный активист и «специалист по русскому мату» Плуцер-Сарно (активно работавший с Гельманом), «пиаривший» и «раскручивавший» её акции. Но уже один этот факт для меня был бы достаточен для того, чтобы воздержаться от изъявлений солидарности. Замечу, что разобраться во всех этих связях левым, выступающим сейчас с декларациями в защиту «Войны», очень стоило бы.

Кстати, интересно, что праволиберальный фланг вполне терпимо отнёсся к «Войне» и оказался в трогательном единстве с рядом левых. Мне кажется, что сам факт поддержки «Войны» со стороны, скажем, Юлии Латыниной и того же Марата Гельмана[7] должен вызывать как минимум сомнения у наших леваков.

Здесь важна объективная роль «Войны» в дискредитации и геттоизации левых. Хотите быть левыми в модной арт-тусовке — ваше дело. Но не надо заниматься демагогией про «ответственные политические высказывания» и «забалтывать суть дела» через отсылку к якобы «эстетическим разногласиям», в то время, как разногласия эти — политические. И не надо говорить за всех левых.

Мне жалко сидящих в тюрьме участников «Войны» как жалко очень многих, находящихся в чудовищных российских тюрьмах за мелкое хулиганство, мелкое воровство или вовсе невинно (хотя замечу, что все они достойны сочувствия куда больше «Войны»!). Но человеческая жалость ни на секунду не должна превращаться в демонстрацию политической солидарности. В интересах развития антикапиталистического движения исключить т.н. «актуальное искусство» и «Войну» из круга левых идей как напрочь их дискредитирующие. Именно потому, что деятельность «Войны» враждебна тому делу, тому наследию, тем идеям, которые защищает «Скепсис», я и мои товарищи. Враждебна интересам угнетённых классов России, которым нужна не постмодернистская провокация, а «политика истины».

«А кто не за один класс, тот, значит, за другой»[8].

По этой теме читайте также:

Примечания